– Почему? От меня защититься проще пареной репы.
– Девочка влюблена, – сказал Фирестоун со вкусом, – а в кого влюблены, от того нет защиты.
Максим дернулся:
– Да бросьте вы эту песню!
– Хорошо, – легко согласился Фирестоун. – Узнайте, чем это она занимается таким интересным.
Максим сказал нехотя:
– На работе просто лаборантка, а также разносит всем кофе и булочки. А чем занимается помимо работы… это не мое дело.
– Правда?
– Это непристойно, – произнес Максим с достоинством, – вызнавать о женщине.
– Зато интересно, – сказал Фирестоун и подмигнул. – Ладно, вы догадываетесь, что я имею в виду.
– Нет, не догадываюсь, уж простите.
– Она что-то задумала, – сообщил Фирестоун. – Меня это беспокоит. Мне кажется, это связано с вашими исследованиями. Все-таки подумайте, хорошо? Чтобы моя дурочка ни во что не влипла… Я позвоню через пару дней. Или даже сам нагряну. Хорошо?
– Попробую, – ответил Максим. – Ничего не обещаю, из меня сыщик, думаю, неважный.
– От вас у нее тайн нет, – повторил Фирестоун. – Очень на вас надеюсь! Мы не должны дать пропасть этой дурочке… ха-ха!
Он прислушался к не слышимому для Максима голосу, кивнул по старой привычке, соглашаясь с незримым собеседником, поднялся со вздохом.
– Надо бежать? – спросил Максим с невольным сочувствием.
Фирестоун, похоже, уловил, улыбнулся широко и открыто.
– Таких людей, как мы с вами, дела преследуют и ночью!.. Увидимся.
Он вскинул руку в жесте прощания римского легионера перед боем. Максим кивнул, не поднимаясь, Фирестоун быстро вышел из кафе. Максим увидел, как лимузин распахнул перед магнатом дверцу, а в ушах некоторое время слышался этот уверенный голос, и что-то в нем было такое, словно бы заставляющее усомниться, что магнат в самом деле назвал Аллуэтту дурочкой.
Аллуэтта после той ночи не напрашивалась к нему. Может быть, ожидала, что он позовет, но Максим сцепил челюсти и держался, хотя не было ни одной ночи, чтобы во сне не мял ее тело.
После разговора с магнатом все же осталось нехорошее послевкусие. Несмотря на предубеждение, более классовое, чем искреннее, он чувствовал, как постепенно тает инстинктивная вражда к мультимиллиардеру, а этого как бы не должно быть. И то, что он даже не закончил школу, не говоря уже об универе, нашло объяснение, оправдание и даже сочувствие. Подумать только, в богатейшей стране мира его семья жила в такой бедности, что пришлось бросить школу и пойти подрабатывать, чтобы семья не умерла с голоду.
Однако на что он намекнул? И с какой целью?.. Такие люди просто так не проговариваются.
Какой проект мог родиться в дурной голове этой избалованной красотки, что сейчас всеми силами доказывает всем, что хоть и красотка, но умеет быть не такой уж и избалованной?
Он продумывал это, укладываясь спать, а когда раскрыл глаза и вскочил с постели, ощутил, что продолжает развивать идеи, чем еще начала заниматься Аллуэтта, если ее отец ничего не выдумал, а он может, родители такие, всегда чего-то страшатся.
В лаборатории застал одного Георгия, но тот, похоже, и ночевал здесь, потом подтянулись Джордж и Анечка, следом пришла Аллуэтта, что удивило и обрадовало, он был уверен, что красотка проспит до обеда, последним пришли Евген и Френсис.
Френсис сразу предупредил с порога:
– Всем встать и строиться!.. Наш старый лев Томберг идет в данном направлении. И не просто идет, а распижденно!
– Ого, – ответил Максим рассеянно, – что-то важное несет в клюве.
Аллуэтта спросила шепотом у Анечки:
– А как это… распижденно?
Анечка отмахнулась.
– Ты же видела кадры фильмов, снятые в рапиде? Когда замедленная съемка, или, как говорят у вас, дикарей, Slow-motion?.
– А-а-а, – протянула Аллуэтта, – это называется наука проникает в быт?
Двери подобострастно распахнулись перед Томбергом, тот вошел царственно и величаво, в самом деле стареющий лев, что не позволит себе ни одного лишнего движения, не суетливая мартышка какая-то, и Аллуэтта поняла значение слова «распижденно»…
Максим вскочил первым, за ним поднялись остальные.
– Данил Алексеевич, – сказал он, – наш коллектив весьма приветствует вас, наше самое красное солнце.
Томберг небрежно-лениво отмахнулся, с глубоким удовлетворением оглядел всех, глаза блестят, как у кота, укравшего на кухне большую толстую рыбину.
– Через неделю, – провозгласил он трубно, будто на митинге, – в большом зале Метрополя пройдет челленджная конференция по вопросам привлечения частных инвестиций в инновационные разработки.
– Медицины? – спросил Евген.
Томберг отмахнулся:
– Будут всякие, но остальная мелочная ерунда типа коллайдеров или освоения космоса меня не заботит.
– Золотые слова, – сказал Евген подобострастно.
– Очень многие уже дали, – продолжил Томберг, бросив на него поощряющий взгляд, – согласие на участие.
Он помолчал, Евген сказал с восторгом:
– Ой, как здорово!
А прямодушный Георгий рыкнул:
– Кто?
– Три десятка, – закончил Томберг, – глав крупных трастовых фондов, магнаты массмедиа, хозяева вертолетостроения, три директора банков… Это очень дженерик!
– Про медиков можно не упоминать, – подсказал Френсис, – эти налетят, как мухи на мед.
Максим проговорил нерешительно:
– К счастью, нам вроде бы участвовать не обязательно?
Томберг воззрился на него в высокомерном изумлении.
– Это как? Почему? С какой стати?
– У нас, – сказал Максим и невольно покосился на тихую как мышь Аллуэтту, – с финансированием все в порядке. Даже стыдно перед другими лабораториями.
– Тем более, – сказал Томберг энергично. – На вашем примере можно показать, как достаточное финансирование двигает исследования. И благодаря таким денежным вливаниям миллионы жизней будут спасены от смерти!..
Максим видел, как поморщился Френсис. Только что по новостной ленте проплыли победные кадры с конференции по сокращению численности населения, где удалось добиться новых значительных успехов. С одной стороны, стараемся уменьшить, хотя и так сокращается даже в Африке, с другой – стараемся продлить жизнь… Хотя, конечно, противоречие только кажущееся.
– Но мы только поприсутствуем? – спросил Максим с надеждой.
– Да, – согласился Томберг милостиво. – Но если будут вопросы, то отвечайте в духе!.. И в аксепте. Надеюсь, у нас полный элаймент?