– Приберись здесь! – попросил лучника.

– Густав сказал, бесноватые сами хвосты зачистят, – сообщил тогда Хмурый.

– Вот и отлично, – обрадовался я и направился было в подвал, но головорез немедленно меня остановил.

– Можно через черный ход выйти, – напомнил он. – А то изгваздаешься.

– Отличная идея!

3

Несмотря на поздний вечер, народные гуляния в городе и не думали затихать. Дым на площадях стоял коромыслом, гремела музыка, бесплатные пиво и вино текли рекой, а стражники закрывали глаза на пьяные выходки веселившихся горожан.

Когда лодка причалила к берегу под мостом Святого Вацлава, я перебрался на лестницу, поднялся на набережную и быстро затерялся в толпе, благо никто не шарахался от меня, не стремился инстинктивно отступить и освободить дорогу.

Меня попросту не замечали!

Приходилось как в старые добрые времена скользить меж людей, протискиваться, приноравливаться к чужим движениям.

Я стал невидимкой. Одним из гуляк, неприметным человечком – и отчасти мне это даже нравилось. Снова стать обычным, ничем не примечательным обывателем, так ли это плохо?

Впрочем, невидимкой я был лишь в толпе, а стоило свернуть к дворцовой округе – и наперерез немедленно выдвинулся конный патрульный.

Тогда я спокойно переложил увесистый саквояж в левую руку и достал из внутреннего кармана прямоугольник плотной бумаги. Гвардеец наклонился, прямо из седла выдернул пропуск, бегло ознакомился с его содержимым и поворотил своего гнедого коня.

– Следуйте за мной, – коротко распорядился он и поскакал к сослуживцам.

Усатый капрал изучил пропуск куда внимательней, после с недоумением оглядел мой нелепый наряд, но чинить препятствий не стал и, сделав на выданной болезным вербовщиком бумаге непонятную отметку, велел пропустить через пост.

Я отправился дальше, но беспрепятственно дошел только до следующего перекрестка, а там от меня вновь потребовали предъявить документы. В итоге, пока добрался до «Хромого циркача», пропуск превратился в замусоленную бумажку, всю вышарканную и помятую: всякий раз его внимательно изучали, сверялись с какими-то списками и только после этого разрешали продолжить путь.

Дворцовая округа словно вымерла, на глаза попадались лишь служивые. На виду стояли гвардейцы в парадных мундирах, в подворотнях расположились лейб-егеря, на крышах время от времени мелькали фигуры стрелков, а на одной из площадей и вовсе ровными шеренгами выстроились пехотинцы в полной боевой выкладке.

Все мои инстинкты кричали о том, что так не бывает и быть не должно.

К чему такие меры предосторожности? Зачем в центр нагнали столько войск?

Ожидаются беспорядки? Но по какому поводу? Раскрыт заговор или намечаются превентивные чистки?

В любом случае, все это не просто дурно пахло – все это просто-напросто смердело.

И, когда спустился в подвальчик «Хромого циркача», ощущение всеобъемлющей неправильности только усилилось. Незанятым в кабаке оставался один-единственный стол у самого входа, за остальными расположились сплошь крепкие парни в неброской одежде. Они лениво цедили жиденькое пиво и поглядывали на размеренно тикавшие ходики; не было слышно ни пьяных разговоров, ни здравиц во имя его величества.

Сразу видно – не гуляки с улицы забрели, а люди подневольные команды дожидаются. Шпиков согнали или эти мутные ребята еще до того, как гвардейцы район оцепили, успели здесь собраться? И сколько тогда окрестных заведений подобной публикой забито?

Вопрос.

Очередной вопрос.

Как бы то ни было, я заказал две кружки пива и спокойно уселся за свободный стол. Вытащил часы, откинул крышку – четверть двенадцатого – и демонстративно выложил их перед собой.

Но при всей внешней невозмутимости внутри все так и клокотало. Догадки и опасения кружились в едином хороводе, смешивались с раздражением и заполняли голову столь гремучей смесью, что сидеть без движения было уже просто невмоготу.

Не выдержав, я велел разносчице принести вина, выпил и, пусть вкус и оставил желать лучшего, блаженно прикрыл глаза.

Вот они – маленькие радости жизни. Пустяк, а на душе полегчало. Уж и не припомнить, сколько раз с таким дешевым пойлом время в ожидании связного коротал; глотнул – и будто в прошлое вернулся.

По крайней мере сразу успокоился и собрался. Когда кругом враги, выказывать беспокойство категорически не рекомендуется.

Ну я и не стал, и болезный господин застал меня невозмутимо переливавшим из бутылки в кружку остатки вина. Вербовщик озабоченно глянул на нее и медленно опустился на лавку.

– Надеюсь, первая? – уточнил он.

– И последняя, – подтвердил я. – Перстень принесли?

– Разумеется. – Болезный господин передвинул через стол холщовый сверток и предупредил: – Вы должны быть во дворце ровно в полночь, не позже.

– Не вопрос, но не пора ли ввести меня в курс дела? Озвучьте уже, кого придется убрать.

Вербовщик досадливо поджал губы, бездумно погладил свисавший с шеи бархатный мешочек и покачал головой:

– Никого убирать не придется. – Он раздраженно поморщился и заявил: – Более того, очень вас прошу обойтись без смертоубийств!

– Постараюсь, – пообещал я, но спокойней от выставленного условия нисколько не стало, скорее наоборот. И даже тяжесть вернувшегося на палец перстня официала ордена Изгоняющих не сумела развеять накатившее вдруг беспокойство.

Я стянул кольцо, убрал его в карман и выжидающе уставился на собеседника, ожидая продолжения.

Что происходит?! Что такое происходит, если кому-то понадобились мои услуги не в качестве убийцы?!

Вербовщик продолжал молчать, пришлось спросить напрямую:

– Что вы от меня хотите?

– Один беспутный человек должен покаяться, – вздохнул болезный господин и разжал стиснувшую бархатный мешочек ладонь, – но покаяться не готов. Надобно его к этому нелегкому решению подтолкнуть.

– Каким образом?

– Нечистый в душе не оставит ему никакого иного выбора.

Я просто опешил.

– Вы предлагаете поделиться с ним одним из моих бесов?! – сдавленно прошептал я, немного придя в себя.

– Это ведь возможно? – уточнил вербовщик, явно зная ответ наперед.

– Как недавно сказал один мой ныне уже покойный знакомый, в этом мире нет ничего невозможного.

– Так да или нет?

Да или нет?! Разве можно ставить вопрос ребром?

Вчера – да, сегодня – нет. Как-то так.

Вчера я располагал дюжиной нечистых, а сегодня моя душа чиста и пуста, в ней больше нет ни единого беса, да и скверны за сегодняшний день успело накопиться не так уж и много.