Когда заглянули к Джеку, я хоть и обливался холодным потом, но все же нашел в себе силы пошутить:

– Только не разбудите, а то до утра не угомонится.

Начальник караула недобро глянул на незнакомого усача и спросил:

– Куда направляетесь, любезный?

– Велено домой доставить, – ответил я. – На Старгородскую аллею, дом второй от пруда.

– Проезжай!

И я проехал. На служебных воротах на карету никто не взглянул, а некие мутные личности, крутившиеся поблизости, ждали точно не меня. Ну какой из меня, право слово, Себастьян Март?

Кое-как разминувшись со встречными каретами, я вывернул на бульвар и придержал лошадей. Только придержал – и на козлы тотчас взобрался Ловкач, под глазом которого наливался глубокой синевой свежий синяк.

– Ну и рожа у тебя, Себастьян, – поежился он. – Раньше и то, право слово, краше была.

– Хмурый где? – спросил я у него.

– Здесь! – отозвался невесть когда запрыгнувший на запятки головорез.

– Лезь в карету, присмотри за рыжим.

– Серьезно?

– Да! Быстрее, пока он не очухался! – поторопил я его и, глянув на хитрющую физиономию Якоба, поинтересовался, как обстоят дела с опиумом.

– В лучшем виде, – доложил мошенник с лукавой улыбкой. – Никто не жалуется.

– Продолжай в том же духе.

– Продолжай? – озадачился Ланц. – А ты?

Забыв о чужом лице, я поморщился, и жулик отодвинулся, напуганный странной и страшной гримасой.

– По состоянию здоровья мне настоятельно требуется сменить климат, – вздохнул я, – но ты особо не наглей, за тобой есть кому присмотреть. Хмурый за партнера останется, да и мы с Густавом легко дотянемся. У нас длинные руки.

– Напугал! – фыркнул Якоб и уточнил: – И как долго мне твою ношу тянуть?

– А сколько прожить хочешь, на столько и ориентируйся, – посоветовал я, направляя лошадей в сторону порта. – Я, если когда-нибудь и вернусь, за тебя работать точно не стану.

– А лицо?

– Что – лицо?

– Теперь у тебя новое лицо?

Я прикоснулся к щеке, почувствовал неестественную упругость мертвой плоти и покачал головой:

– Нет, это чужое. Мне оно не нравится.

– Немногие в нашем деле могут позволить себе пользоваться собственным, – многозначительно выдал Ловкач и замолчал.

Так и ехали до самого порта – молча. А там я загнал карету прямо на пирс, соскочил с козел и наконец содрал с себя чужую кожу. С остервенением зашвырнул физиономию мертвеца в темную воду и только тогда вновь почувствовал себя живым.

– Ведите себя хорошо, – напоследок велел жуликам, вытащил из кареты валявшегося в беспамятстве приятеля и потащил его к покачивавшейся на волнах каракке.

Потащил к новой жизни; хочет он того или нет.

Я свой выбор сделал и менять его в любом случае не собирался.

Эпилог

Месяц Святой Августины Травницы

Год 989-й от Великого Собора

Одни люди уверены, что все мы лишь игрушки в руках Святых; другие убеждают окружающих, а зачастую и себя, будто человек сам творец собственной судьбы.

Как обычно, истина находится где-то посередине.

Святые предопределяют каждый наш чих или же человек способен одной лишь силой воли перекроить мир под себя?

Ни то ни другое, друзья мои, ни то ни другое. Ведь даже Святым в их смертном обличье не дано было изменить людскую природу и превозмочь законы мироздания.

И пусть говорят, будто Святые не подкидывают неразрешимых задач, а испытания лишь делают нас сильнее, но иногда стоит не рвать впустую жилы, но сесть на берегу реки и подождать, пока мимо проплывет труп врага. От себя лишь посоветую заранее озаботиться тем, чтобы ожидание не продлилось слишком долго.

Я об этом позаботился, но, видят Святые, это были вынужденные меры.

И даже если меня слегка занесло, кто из нас без греха?

Так, Святой Огюст, да?

Первую ночь плавания я провел с Бертой. Просто лежал рядом, обнимал ее и думал.

Много думал. В основном о том, что ждет нас в Пахарте. Именно – нас.

Мы и раньше были не чужие друг другу люди, но, если начистоту, могли разбежаться в любой момент, теперь же все переменилось самым решительным образом. Теперь мы крепко-накрепко связаны друг с другом. Лет так на пятнадцать как минимум.

Впрочем, стоит ли загадывать на такой срок?

Под утро я потихоньку выскользнул из каюты и поднялся на палубу. Эдвард Рох в гордом одиночестве пил под навесом вино и наблюдал за вспухавшим над водной гладью алым шаром солнца. К нему подходить не стал, вместо этого встал рядом с мрачно глядевшим за борт Густавом.

– О чем думаешь? – спросил у нашего капитана.

– Думаю, не стоило ли затащить девчонку на борт силой, – нахмурился чернокнижник.

– Брось! – рассмеялся я. – Твоя дочь уже взрослая!

– Она решила остаться с Карлом! – с затаенной обидой произнес Сирлин. – Он ей даже не родственник!

– Она знает его с пеленок, – усмехнулся я, – а ты для нее нечто эфемерное, знаешь ли. Нереальное.

– Но ее мать отправилась со мной!

– Судя по наличию у вас общей дочери, ее мать убедилась в твоей реальности как минимум один раз. Хотя, полагаю, это случалось несколько чаще.

Густав глянул на меня, будто собирался скинуть в воду, но пересилил себя и лишь недобро улыбнулся. Я в ответ на свою реплику ожидал громов и молний и потому заподозрил неладное.

Нет – за борт не выкинет, но…

…но тут чернокнижник выкрикнул резкий приказ, и даже моих скудных познаний в пахартском хватило, чтобы разобрать слова.

«Выпускайте солнцеволосого!» – прозвучала команда.

«Солнцеволосый» – это рыжий. А рыжий…

– Твою мать! – в сердцах выругался я и завертел головой по сторонам в поисках укрытия.

Не успел. Голый по пояс Джек Пратт вырвался на палубу, аки разъяренный лев, сразу углядел меня и заорал:

– Ты покойник, Себастьян!

– Приятных развлечений, – похлопал меня по плечу Густав и отошел в сторону.

А я бросился наутек.

– Стой! – рявкнул Джек и кинулся следом.

Корабль – не самое подходящее место для игры в догонялки, и довольно быстро я сообразил, что ничего лучшего, чем просто бегать вокруг мачты, сейчас не придумать. Пратт сыпал проклятиями и угрозами, а мне оставалось лишь заботиться о том, чтобы между нами всегда находилась эта слегка покачивающаяся деревяшка.