Заранее свернув в неприметный проулок, я постучался в заднюю дверь скромного домишки, и вскоре ко мне выглянул крепкий сухонький старикан с торчащими в разные стороны усами.
– О, это вы, мастер! – удивился он, пряча за спину кухонный топорик. – Не ожидал в такую-то погоду.
– Погода собачья, – согласился я, проходя внутрь. – Ада дома?
– Дома. Где ей быть? – подтвердил старик и кликнул сожительницу: – Карга старая, где тебя бесы носят?
– Помолчи, плешивый! – не осталась та в долгу. – Столько лет прожил, а ума так и не нажил!
Я вытер подошвы о брошенную на пол тряпку и отправился на кухню; старик двинулся было следом, пришлось попросить:
– Побудь здесь пока.
– Как скажете, мастер, как скажете, – покивал ветеран, который за свою проведенную в коронных полках и вольных ротах жизнь если чему-то и научился, так это исполнять приказы.
Наемник до мозга костей; верен хозяину ровно на столько, сколько ему платят.
Я платил ему хорошо. Даже очень.
Когда прошел на кухню, хозяйка хлопотала у растопленной плиты, но готовила точно не ужин, слишком уж забористый дух расходился от котла.
– И что не спится? – спросил я, усаживаясь за стол.
– От кашля да соплей микстуры почище горячих пирожков расходятся, – пояснила Ада и убрала котел с огня. – У вас, мастер, как здоровье?
– Да, слава Святым, не жалуюсь, – ответил я и указал на апельсиновые очистки. Кто-то аккуратно срезал с плодов кожуру, и в плоском блюдце лежали ее оранжевые спирали. – Это что?
– Это? – нахмурилась старуха и вдруг пронзительно заверещала: – Плешивый, голова дырявая, почему кожуру в мешок не убрал?
– Сама убери, карга безрукая! – немедленно отозвался старый наемник.
– Никакой пользы от него, право слово, – пожаловалась Ада и забрала блюдце со стола. – А кожура шибко полезная.
– Нисколько не сомневаюсь, – усмехнулся я и перешел к делу: – О соседке напротив что скажешь?
Старуха вытерла узловатые пальцы о замызганный передник, сняла с жидких волос платок и покачала головой:
– Все по-прежнему. Мужиков не водит, скандалов не устраивает. – Ада налила в чашку какого-то отвара и выставила ее передо мной. – Вот, попробуйте. Как раз для такой погоды, до костей пробирает.
– А по твоей части? – уточнил я и пригубил горячего настоя.
Весьма недурственно. Весьма и весьма.
– Как от женских хворей травки брала пару месяцев назад, так больше и не заходила, – ненадолго задумавшись, припомнила ведьма.
– А пацан?
– Совсем на улице появляться перестал. Учится, что ли?
– Учится, – подтвердил я, отставил чашку и перегнулся через стол: – А скажи, Ада, правду ли говорят, что если раз по кривой дорожке пойдешь, то так всю жизнь петлять и будешь?
– Не понимаю вас, – поджала губы бабка. – Нешто старым меня попрекнуть решили?
– Яды варишь? – напрямую спросил я.
Ада поежилась, но запираться не стала:
– Варю, а чего не варить? Это, мастер, искусство настоящее. Нельзя навык терять. Красавкой или цикутой отравить любой деревенский дурачок может, а правильное снадобье подобрать ох как непросто…
– К вопросу о правильном снадобье, – хрустнул я костяшками пальцев. – А имеется зелье, от которого человек отдаст Святым душу не сразу, а через несколько часов?
– Вообще или у меня? – озадачилась старуха.
– У тебя, уважаемая. Разумеется, у тебя.
Недолго поколебавшись, Ада открыла один из шкафчиков и достала оттуда деревянный ящичек, откинула плотно подогнанную крышку и вытащила заполненную прозрачной жидкостью бутылочку.
– Выжимка из папоротников без цвета и запаха, достаточно споить хотя бы каплю. И никто ничего не заподозрит – рецепт давно утерян, только в нашей семье от матери к дочке и передается.
– Как действует?
– Человека разбивает паралич, он все видит и осознает, но пошевелиться не может.
– И долго в подобном состоянии пребывает?
– Часов пять.
– Не пойдет, – решил я. – Могут успеть откачать.
В надзорной коллегии люди толковые службу несут, при очередной проверке арестант не отзовется – сразу медиков кликнут. Нет, действовать надо наверняка.
Старуха что-то раздраженно пробормотала себе под нос и продемонстрировала новый пузырек, на этот раз с настоем темно-красного цвета.
– Вот этот препарат очень мягко действует и никаких следов не оставляет. И человек не страдает, наоборот, перед смертью подъем сил чувствует. Для упокоения смертельно больных это снадобье использовали раньше, сейчас мало кто про такое даже слышал.
– И сколько этот подъем сил продлится?
– Когда как, – задумалась ведьма. – От дозировки многое зависит и насколько организм ослаб.
– Организм здоров как бык.
– Тогда часов десять – двенадцать.
– Не пойдет, – вновь забраковал я выбор старухи из опасения, что подозреваемый под воздействием зелья еще чего доброго расколется.
Тогда Ада достала из коробки кожаный мешочек и предложила:
– Споры пахартских грибов, если развести в обычной воде и нанести на одежду или постельное белье, жертва просто не проснется. А где зелье кожи коснется, только легкий синяк проявится, ничего больше.
– Сколько с меня?
Ведьма задумчиво провела кончиком языка по неровным желтым зубам, но сразу опомнилась и через силу улыбнулась:
– Что вы, мастер, я больше не торгую ядами. Так берите.
Я поднялся из-за стола, подошел к ней и, приподняв голову за морщинистый подбородок, заставил посмотреть себе в глаза:
– Точно не торгуешь?
– Нет! – хрипло выдохнула старуха. – Как можно? Мы ведь условились! Десять лет уже как не торгую. Развлечения ради токмо…
– Очень на это надеюсь. – Я отпустил Аду и спрятал мешочек во внутренний карман камзола. – А отвар замечательный, и в самом деле до костей пробрало.
– Рада слышать, рада слышать…
В прихожей я накинул плащ и позвал старика:
– Идем, проводишь.
Мы вышли на задний дворик, и там я спросил ветерана:
– Не ходят к старухе разные личности подозрительные?
– Только соседи, – уверил меня Марк. – Насчет ядов не извольте беспокоиться, не шустрит.
– Смотри, – хмыкнул я, натягивая перчатки. – Узнаю, обоих закопаю, – пообещал и, не дожидаясь ответа, прикрыл за собой скрипнувшую ржавыми петлями калитку. Погрозил старику указательным пальцем и зашагал по переулку, на ходу прикидывая, как, а точнее, с кем, проведу этот вечер.