Лучи заходящего солнца били прямо в широкое окно, и комната была хорошо освещена, поэтому за светильником я ходить не стал и попросту улегся на пол. Заглянул под диван и вскоре заметил тусклый серебряный отблеск у самого плинтуса. С трудом дотянулся самыми кончиками пальцев до оброненной кем-то безделушки и озадаченно уставился на серебряный колокольчик с одеяния брата-экзорциста. И не просто колокольчик, но вырванный с мясом.
А ведь знаю точно: пришивают их ох как крепко – Берте нипочем было не оторвать. Да и мужику далеко не всякому это под силу. Если только монах сам зацепился им за диван и резко рванулся. Или его рванули…
Я внимательно оглядел пол, потом обошел всю комнату, но больше ничего подозрительного не обнаружил. Тогда еще раз пробежался по дому и у двери черного хода приметил на косяке непонятное бурое пятно.
Кровь? Не факт, но очень похоже.
И если так – не значит ли это, что здесь тащили тело?
Выйдя на задний двор, я увидел на посыпанной гравием дорожке длинный след, словно бы оставшийся от волочения чего-то тяжелого, мысленно продолжил его и, не сдержавшись, выругался: след шел к погребу.
Бесов праздник!
Заскочив в приткнувшийся к особняку сарайчик, я отыскал среди садового инвентаря увесистый молоток, выбежал на улицу и парой резких ударов сбил с ржавых петель крышки погреба навесной замок.
Резкий металлический лязг разлетелся по округе, но меня это сейчас нисколько не волновало – из-под земли повеяло запахом крови. Сердце стиснула ледяная ладонь, дышать стало невмоготу, перед глазами все поплыло, а я лишь смахнул навернувшиеся на глазах слезы и по шаткой лесенке полез вниз. Усилием воли заставил умолкнуть рвавших на куски душу бесов, перевернул ближайшее тело на спину и с облегчением перевел дух.
Борода, седые космы, нос картошкой – не Берта, садовник!
Спихнул его с кухарки, обнаружил тут же брата-экзорциста с разбитой головой, но и только, больше никого в подвале не оказалось.
Берты здесь нет! Я с облегчением перевел дух, и стиснувшая сердце безнадега начала понемногу отступать, сменяясь лютой, бешеной злобой на всех и вся.
Играть со мной вздумали?
Ну-ну, сейчас поиграем…
Я поднялся наверх, вытер перепачканные пылью ладони о висевшую на веревке рубаху и направился к задней калитке, выходившей в узенький проулок позади дома. Пока шел, смотрел по сторонам и – увидел…
Увидел кружевной обрывок, зацепившийся за обломанную ветку.
Принюхался, уловил аромат любимых духов Берты и скрипнул зубами от злости.
Вот как, значит? Самые умные, да? Зря вы так…
Помассировав занемевшую с левой стороны грудину, я недобро усмехнулся, захлопнул за собой оказавшуюся незапертой калитку и зашагал по переулку. На соседнем перекрестке перекинулся парой слов с дожидавшимися меня у кареты охранниками и вернулся, но не в пустой особняк Берты, а к домику знахарки.
Поднялся на крыльцо, постучал и, когда старуха отперла дверь, решительно шагнул через порог.
– Святые угодники! – всплеснула руками Ада. – Да у вас в лице ни кровинки, мастер Шило! Узнали, что с Бертой?
– Нет, не узнал, – поморщился я, проходя на кухню. – Где старый?
– Да все в мастерской своей возится, совсем из ума выжил на старости лет! – Знахарка доковыляла до растопленной плиты и сняла с нее чайник. – Вы присаживайтесь, мастер! Сейчас напою вас свежим отваром. Сейчас-сейчас…
Возражать я не стал и послушно опустился за стол.
– Сейчас-сейчас, любезный вы мой, сейчас… – продолжала бормотать себе под нос бабка, наполняя кружку, потом выставила ее передо мной и вернулась к плите. – Сейчас что-нибудь на стол соберу, вы уж простите дуру бестолковую, сейчас все будет… – принялась она копаться в кухонном шкафу.
Я смочил в отваре губы и спросил:
– Яду-то успела сыпануть, старая? – спросил наобум, располагая одними лишь догадками, но вопрос угодил точно в цель.
Знахарка обмерла, словно не веря собственным ушам, а потом обернулась, и тут уж пришла моя очередь замирать на месте от изумления.
В сухоньких старческих ручонках дрожал нелепо огромный на фоне тщедушной ведьмы арбалет. И паника, плескавшаяся в безумных глазах Ады, не предвещала ничего хорошего.
Рывком перевернув стол, я вместе со стулом завалился на спину, и сразу – щелк! – туго стукнула арбалетная струна. Тяжелый болт насквозь прошил доски столешницы и засел в ней, щерясь целым венцом острых щепок.
«Ну, ведьма…» – только промелькнуло у меня в голове, и тут на кухню ворвался компаньон Ады. Наемник с ходу замахнулся пехотным тесаком; я коротко ткнул его каблуком сапога в колено, мениск не выдержал, и нога старого вояки подломилась.
С протяжным воем он растянулся рядом, а откатиться уже не успел, – трехгранный клинок вошел ему под челюсть по самую рукоять.
Мастерство не пропьешь…
Не тратя времени на высвобождение шила, я вскочил и взмахнул изогнутым пахартским ножом, отгоняя бросившуюся наутек знахарку обратно к кухонной мойке.
– Назад! – рыкнул я.
Ада взвизгнула и швырнула в меня арбалетом.
Пустое! Я легко отбил разряженное оружие в сторону, подскочил к ведьме и, ухватив за пучок седых волос, приложил головой о стену. После толкнул оглушенную старуху на мойку, приставил к шее нож и потребовал:
– Говори!
– Ничего не знаю, мастер! – залилась Ада горючими слезами. – Это все бес плешивый попутал!
– На куски порежу! – пообещал я, с досадой глянув на бездыханное тело старого вояки.
Дед свинью подложил? Да никогда не поверю, что у него ума на такое хватило!
– Это все старый, это он все устроил! – продолжила уверять меня ведьма, беззвучно сотрясаясь в рыданиях.
Я встряхнул ее и предупредил:
– Считаю до трех.
– Поверьте, мастер! – взмолилась знахарка. – Это он и его дружки меня с пути истинного сбили!
– С пути истинного тебя полвека назад сбили, – нахмурился я, но хватку слегка ослабил. – Рассказывай с самого начала. Упустишь что – зарежу.
– Не губите!
По морщинистым щекам Ады катились крупные слезы, вот только веры им не было ни на грош, поэтому я начал отсчет:
– Раз!
– Пощадите, мастер!
– Два!
– Все расскажу, все как на духу выложу, – пообещала Ада, – только не губите…
– Расскажешь что-нибудь полезное – не трону.
Старуха шмыгнула носом и попыталась отодвинуться от мойки; я не позволил и прижал ее обратно. Знахарка поерзала-поерзала, поняла, что ничего не выйдет, и зашамкала беззубым ртом.
– Все ведь невинно начиналось, – будто жалуясь, произнесла она наконец. – Просто просили не только вам о Берте докладывать, но и одному знакомцу этого олуха. Золота в два раза больше, а греха никакого – ну как устоять? Да и грозился старый меня со свету сжить, если упорствовать буду.