Эдвард возмущенно фыркнул, но выяснять отношения не стал и взял черный скальпель. Сразу отложил его и пояснил:
– Слишком тонкий.
– Так возьми нетонкий!
– Возьму! Возьму, не надо так кричать.
Лучник распахнул мой дорожный сундук, выложил на лавку коробку с ядами, задумчиво провел пальцами по коробу с проклятыми наконечниками и в нерешительности поднял голову.
– Уверен? – вздохнул он. – Если Тьма дотянется до скверны в твоей душе, ты покойник.
– Моя душа сейчас чище, чем у новорожденного младенца, – объявил я, – а эта пакость прикипела намертво, так что давай, избавь меня от нее!
– Будет больно, – предупредил Эдвард и стянул с изукрашенных татуировками ладоней кожаные перчатки. После неохотно распахнул ящик, вытащил из него первый попавшийся наконечник и поспешно захлопнул крышку.
Его откровенно передернуло, сильные пальцы задрожали – и вот тогда меня проняло; нестерпимо захотелось скомандовать отбой, остановило лишь ясное осознание того, что проявить сейчас малодушие – ровно самому себе петлю на шею накинуть и табуретку оттолкнуть.
– Ты б присел, что ли, – предложил Эдвард.
Я опустился на лавку, и Рох загнал острие проклятого клинка в стык двух щитков серебряного браслета. Меж черным серебром и столь же черным железом проскользнула искра, и в тот же миг меня снесло с лавки, кубарем прокатило через всю комнату и впечатало в дальний угол.
Мы даже испугаться не успели – ни Эдвард, ни я.
Хлоп – и готово.
– Ты живой? – дрожащим голосом поинтересовался лучник и, разжав пальцы, обронил посеревший клинок, в котором не оставалось больше ни единой крупицы Тьмы.
– Вроде бы, – просипел я, пытаясь подняться на ноги. – Местами…
Голова кружилась, колени подгибались, а пол мягко раскачивался, поэтому пришлось опереться о стену, а потом и вовсе повиснуть на Эдварде.
– Такое впечатление, встречный в голову пропустил, – поделился я с ним своими впечатлениями.
Рох недоверчиво хмыкнул.
– Видел один раз, как в человека молния ударила, – сообщил он. – Очень похоже.
Я попытался пригладить вставшие дыбом волосы, но особо в этом не преуспел и тогда принялся один за другим отдирать от обожженной кожи серебряные щитки распавшегося на отдельные части браслета. Выглядело запястье просто жутко, но я лишь облил руку остатками полынной настойки и, тихонько подвывая от жгучей боли, замотал ее чистой тряпицей.
– Хватай сундук и за мной, – скомандовал Эдварду и вышел в коридор.
– Благодарностей от тебя, так понимаю, можно не ждать? – укоризненно заметил лучник.
– Лучшая благодарность ждет тебя в банкирском доме «Стерлих и Грац», – парировал я. – Или тебе просто руку поджать?
Рох фыркнул:
– Предпочту золото.
– Я так и думал.
– Золото не самоцель!
– Ну, разумеется!
– Именно! И знаешь что? Я рассчитываю потратить свои денежки на благие дела, а если нас прихватят на горячем, с этим возникнут проблемы. Так что давай-ка убираться отсюда, пока не поздно.
– На благие дела? Выкупишь из рабства пару язычниц и осчастливишь их?
– Себастьян!
– Не беспокойся, в случае чего нас предупредят, и мы сбежим через катакомбы, – успокоил я его и спросил у спешившего по коридору Хмурого: – Предупредят ведь?
– Предупредят, – подтвердил головорез и сунул мне какой-то мешок. – Твои вещи.
– Да все равно! На кой ляд нам тут задерживаться? – вновь воззвал к моему благоразумию Эдвард, и вновь безрезультатно.
– Во-первых, – обернулся я к нему, – сегодня о тюрьме никто не вспомнит…
– А во-вторых? – скептически хмыкнул Рох, давая понять, что первый мой аргумент его нисколько не впечатлил.
– А во-вторых, у нас еще здесь дела, – сообщил я и прошел в комнату для допросов, где нас дожидался притянутый прочными кожаными ремнями к пыточному креслу Валентин Дрозд, полностью обнаженный и с по-прежнему заткнутым грязной тряпкой ртом.
– Предлагаю, перерезать ему глотку и свалить отсюда, – продолжил наставать на своем Эдвард Рох.
– Поддерживаю, – согласился с ним Хмурый.
Дрозд отчаянно задергал головой, но кляп был заткнут на совесть, и ему не удалось выдавить из себя ни единого слова.
– Успокойся, Валентин, – попросил я его. – Никто не собирается тебя убивать, – и после недолгой паузы добавил, – прямо сейчас. Спокойствие, друг мой. Спокойствие! Ты ведь профессионал! Знаешь, как делаются дела! Ты должен принимать поражения, не теряя собственного достоинства.
– М-м-мы…
– Очень содержательный ответ! – хихикнул Эдвард, натягивая перчатки.
– Только бы не задохнулся, – поддакнул Хмурый.
– И в самом деле – успокойся, а то, не ровен час, удар хватит. – Больше всего на свете хотелось распотрошить Валентина тупым ржавым ножом, но поддаваться эмоциям было никак нельзя. – Ты еще получишь возможность раскрыть душу, и уверен – тебя для этого даже пытать не придется. А для начала давай я изложу, как эта история видится со стороны, а ты дополнишь пробелы. Согласен?
Валентин перестал мычать и затих, никак больше своих эмоций не выражая.
– Согласен или растопить очаг?
Дрозд кивнул.
– Отлично! – Я прошелся по пыточной и встал за спиной пленника: – Эта история началась тринадцать лет назад, когда ты сдал нашу труппу драгарнской военной разведке. Зачем ты это сделал, кстати? Неужели из-за денег? Как банально! Впрочем, ты всегда считал себя самым недооцененным. Так?
Новый кивок.
– Гуго живым не дался, а Марку вы промыли мозги, благо он был чрезвычайно зол на меня и бросившую его Берту. Классический случай вербовки, ничего интересного. И все бы ничего, и до сих пор бы ты катался как сыр в масле, да только не от большого ума связался не с честными шпиками, а с чернокнижниками. А этой братии в Драгарне лихо пришлось, так? Сам, поди, едва на костер не угодил?
Я прервался, хлебнул воды из поданной Хмурым кружки и продолжил:
– И раз пошла такая пьянка, вы перебрались в Стильг. Некогда связанные с драгарнской армейской разведкой вельможи приняли вас с распростертыми объятиями, но вот незадача – потребовали доказать полезность, так? И кто-то из вас уверен, это был Марк, ну да ты в любом случае будешь все валить на него, – вспомнил историю об Осквернителе. Кто вам проболтался о дочери Густава, не знаю, а вот о Леопольде и Берте, уверен, рассказал кто-то из ордена Изгоняющих. Так?
Валентин кивнул.
– Отец Вильям? – навскидку предположил я.
И снова кивок.