— Да скучно было нам, и она предложила в игру играть. Слова коверкать, пробовать их наоборот говорить. У кого ловчее получится, тот и выиграл.
— А на что играли?
— Много будешь знать — быстро стариком станешь.
— Дерзок ты не по годам.
— В Альлабе другие дальше колыбели не вырастают.
— И то верно. На корабле, что в Прорве сидит, ты топором поработал? Щепок насорил?
— Что за Прорва?
— Водоворот чудной, что со всего моря корабли тянет. Он к западу от острова. Был там?
Факт имел место, и я признал:
— Было дело. Доски и брус рубил. Плот хотел сделать и убраться с острова.
— Ну так радуйся теперь: убрался.
— И чему радоваться? Вы бы еще куда похуже посадили.
— А нечего было брыкаться, раз свой.
— Так на вас не написано, кто вы такие.
— Грамотный?
— Читать могу, пишу плохо.
— Во как! Где научился?
— В Альлабе.
— Кто учил?
— Умные люди.
— Таких там мало.
— Мне везло находить.
— Раз такой умный, то скажи: кто мы, по-твоему?
— Дураком меня не называли еще ни разу. Торговцы вы, да не простые, а те, которые с севером торг ведут.
— Торговцы? Мы себя не так зовем.
— И в Альлабе вас не так звали, а куда обиднее.
— Про то, как нас там звали, забудь, а то спине аукнется. Скоро еще один интересный остров будет, можем тебя выкинуть там, и делай свой плот. А можешь с нами оставаться.
На остров мне не хотелось по той причине, что Нью со мной вряд ли оставят: ведь ей ни за что не доказать, что она южанка. Да и подвох в предложении чувствовался.
Ох не простой остров мне предлагают… очень непростой.
— Думаю, с вами веселее будет, чем одному на острове куковать.
— Почему одному?
— С разными тварями вместе? Нет уж, не нужны мне такие друзья.
Наверху хохотнули и деловым тоном продолжили:
— Дармоеды в команде не нужны. Хочешь и дальше идти с нами — будешь работать.
— А я работы не боюсь.
— Это хорошо. И учти: чуть что — сразу в рыло схлопочешь или вниз отправишься. А то и на весла. Знаешь, как радуются вонючки, когда к ним подсаживают одного из тех, кто только что ими командовал?
— Догадываюсь…
— Помни об этом. И поднимайся давай. Раз с деревом работать умеешь, то сразу займешься починкой носового люка. Запор там разболтался.
— Чем чинить? Ногтями?
— Язык свой колючий уйми, а то не посмотрим, что умник. Боцман инструмент даст. И хватит болтать, выбирайся давай.
Вот так все просто?! Сказать, что я был изумлен, — это ничего не сказать. Или эти люди наивны до неприличия, или затеяли изощренную проверку, сути которой я пока не понимаю.
Склоняюсь к первому предположению. Бесхитростные времена, сложные интриги у простого народа распространены менее чем слабо. Я доказал, что с Альлабой знаком, назвав тамошнее заведение и пару портовых пропойц, наверняка многим морякам известных. Паспортов здесь пока не придумали, для идентификации граждан у южан имеются личные листы, выдаваемые на каждого младенца. Аристократам предписывается хранить их в канцелярии наместника, народ попроще сдает их в архив города, к которому приписана их область. Так что документы от меня требовать бессмысленно. Все можно решить лишь на словах, что и выгорело.
Совершенно неожиданно для самого себя я стал матросом на корабле контрабандистов.
К своим обязанностям я приступил с деланым энтузиазмом, что было отмечено рядом членов команды. Один из них, тот самый, которого я сбил с ног в стычке на острове, по имени Уюм, даже подошел и сообщил, что не держит зла за былое. Но тут же предупредил, что Кобо, которому пришлось зашивать лоб, зло как раз мог затаить, и с ним надо держать ухо востро.
Несмотря на мрачную славу контрабандистов, в быту и в работе они выглядели вовсе не исчадиями ада, а вполне нормальными людьми. Под словом «нормальные» подразумеваю морскую публику. Те же бакайцы отличались от них разве что менее суровым загаром и повышенным количеством бородатых людей.
К трюмам, в одном из которых содержалась Нью, меня не посылали, а сам я не рисковал к ним подбираться. На корабле все на виду, сразу заметят, и последствия не заставят себя ждать. Неприятные.
Зато удалось попасть на раздачу пищи гребцам. Их оказалось двадцать восемь человек. Не так мало, если учесть, что в команде, не считая меня, было ровно двадцать моряков. Для такого небольшого суденышка более чем достаточно. Из них двое не бойцы, а смех: юнга лет десяти-одиннадцати и пухлый старичок, не принимавший участия в судовых делах. Судя по всему, именно на нем завязаны контакты с северянами, ничем другим его пребывания на борту я объяснить не смог.
Итак, если получится освободить невольников, считая меня, выйдет двадцать девять рыл против восемнадцати. Многообещающий расклад, вот только как практически это устроить, я не представлял.
Пока не представлял. Но я непрерывно над этим думал. Время еще есть, а каждый день и час усиливают доверие ко мне со стороны контрабандистов. Они будут расслабляться все больше и больше, а я вот так и останусь начеку, выжидая удачного момента.
И не прозеваю его.
Провонявший дерьмом от киля до верхушки мачт корабль носил гордое имя «Черный альбатрос», и я двенадцать дней честно нес на нем службу в должности рядового матроса. Мне доверяли все больше и больше, я накоротко сдружился с тем самым надсмотрщиком Стредом и поколоченным Уюмом, и даже подраненный Кобо перестал держать на меня зло, после того как получил обещание, что на первом нормальном берегу я свожу его в кабак, где мы надеремся как свиньи, а потом отправимся к продажным женщинам.
А еще меня все чаще и чаще посылали носить гребцам воду и еду. При этом я, высмотрев среди невольников пару ребят поумнее, сумел при помощи загадочных подмигиваний дать им понять, что у меня есть интересное предложение. Работая по плотницким делам, знал, где держат инструмент, и при случае мог достать пару топоров незаметно от команды. А если кто и заметит, для таких глазастых в укромном уголке припрятан хорошо заточенный гвоздь в полторы ладони длиной на деревянной рукояти. Близился миг, когда все это пригодится. Мне бы ночку пошумнее, с ветром и волнами, гулко бьющими в борта. Под них так замечательно снимаются кандалы подручными средствами. Ни одна собака не услышит.
На тринадцатый день все мои коварные планы рухнули, а их обломки похоронило под медным тазом.