– Скажешь? Кому? Эдме, ты куда?
– К вашему вождю.
– Что? – Киран не сдержала изумления.
– Ты передашь ему то, что мы тебе сказали? А понимаешь, что нам за это будет? – жалобно спросила Инглисс, не отставая от маленькой волчицы ни на шаг.
– Раньше нужно было думать.
– Но какой толк рассказывать это Дунбару МакХиту? И что ты ему скажешь?
– Что скажу? – Эдме резко остановилась. Взгляд ее единственного глаза пронзал былых обидчиц насквозь. – Я скажу, что буду служить в Страже не как член клана МакХитов, а как волк-одиночка!
Обе подруги рухнули на брюхо и принялись ползать в пыли у лап Эдме, умоляя ее не ходить к вождю. Но волчица оставалась непреклонной: она твердо вознамерилась добраться до Каррег Гаэра МакХитов.
Теперь всё встало на свои места. Понятно, почему она ничего не чувствовала на тумфро: с тем местом Эдме ничего не связывало. И неужели ее мать выгнали из клана? Впрочем, это уже не важно. Сейчас важно, что она, несмотря ни на что, страдала не зря. Она честно выиграла гаддерглод. Пусть она и не малькад, но место в Страже заслужила и будет выполнять свои обязанности прямо и смело. И то, что Эдме всю жизнь держалась в тени других членов клана, ей не помешает. Глубоко внутри себя волчица знала, что она достойна Стражи.
* * *
А в это время Фаолан переносил огромную бедренную кость Гром-Сердца с места ее гибели туда, где она нашла Фаолана и стала его кормилицей.
Гром-Сердце умерла во время землетрясения, когда Фаолану едва исполнился год. На нее свалился огромный валун, оглушив и сильно поранив. Так она и лежала, истекая кровью. Когда спустя несколько месяцев после гибели медведицы Фаолан впервые наткнулся на ее череп, тот выглядел ужасно огромным, пустым и безжизненным, особенно в лунном свете. Сейчас же, спустя два года, сквозь него уже проросла новая жизнь. Всю поверхность кости покрывали мох и лишайник; в одной из глазниц расцвел огуречник.
Теперь серебристый волк не смог бы сдвинуть череп с места, даже если бы захотел. Так что пусть он останется памятником изменчивой, вечно возрождающейся жизни на земле. Но остальные-то кости Фаолан может перенести на новое место и соорудить из них друмлин, который будет символом жизни в небесной Урсулане.
Интересно, дошла ли Гром-Сердце до Урсуланы? Да, она умерла, но ее дух вполне еще мог странствовать по земле. Может, у нее остались неоконченные дела? Гвиннет, знакомая масковая сипуха, как-то говорила Фаолану, что так бывает со скрумами – духами сов: они попадают в Глаумору только после того, как закончат все дела на земле. И своим друмлином волк надеялся подать душе медведицы, ее лохину, знак, что с ним, с Фаоланом, всё в порядке и что Гром-Сердцу уже не обязательно дольше оставаться в этом мире.
Он уже вырезал историю их совместной жизни на запястной кости и спрятал ее отдельно от других. Больше выгладывать ничего не нужно. Положив бедренную кость Гром-Сердца поверх друмлина, Фаолан понял, что совершил правильный поступок. Кость лежала так красиво, словно это и было ее законное место.
Серебристый волк почувствовал, что с его плеч разом спал тяжелый груз. Когда на небе появились первые звезды, он поднял морду и завыл:
Ты, Гром-Сердце, уходи,
Оставь кости позади!
Ты закрой свои глаза,
Чтоб не падала слеза.
Не гляди назад с тоской,
Песню грустную не пой.
В Урсулане тебя ждет
Звезд блестящих хоровод.
Выше к звездам поднимайся,
На земле не оставайся!
Обернись ты дымкой светлой
И подай мне знак небесный.
Сын твой смотрит на тебя
И прощается, любя.
Он уже не тот щенок,
Что прожить один не мог.
Он не сгинул, не пропал,
Стражем он дозорным стал.
Не тревожься ты о нем,
Его взгляд горит огнем.
Помнит он чудесный год,
Как мы жили без забот.
Помнит он вкус молока,
Помнит, как текла река,
Нежный взгляд и сердца бой…
Только ты иди, не стой.
Не волнуйся, уходи,
Оставь кости позади!
В первый месяц лета, когда солнце поднимается выше всего и идет по небу рука об руку с луной, наступает самый длинный день. В этот единственный день в стране Далеко-Далеко цветет огонь-трава. Под лучами яркого солнца и его сестрицы луны на колючих стеблях распускаются крошечные алые бутончики. Листья у огонь-травы мягкие и сочные; в них много жидкости, от которой у волков начинается приятное головокружение. Вот только добраться до этих листьев сквозь острые, похожие на волчьи зубы шипы вовсе не легко.
И хотя цветы на огонь-траве появляются в самый разгар жаркого лета, они знаменуют поворот земли в сторону зимы. Дни становятся всё короче и короче; серебристая полоска света, сияющая на севере ночью, – всё у́же и у́же, пока не исчезает совсем; солнце по вечерам садится всё раньше. В день, когда зацветает огонь-трава, волки из страны Далеко-Далеко устраивают Праздник Крови и Шипов. Его отмечают во всех кланах, но особенно шумно – у МакХитов: там дело часто доходит до грубостей и драк, а так называемые «дружеские поединки» порой заканчиваются смертью.
В бытность свою глодательницей Эдме старалась в этот день не попадаться на глаза остальным членам клана. Однако сейчас, стоило ей только появиться в лагере Каррег Гаэра, шум и вой тут же прекратились и все взгляды обратились на нее. Волкам явно не нравилось, что Эдме пришла в стаю с выпрямленным хвостом и гордо поднятой головой. На морде волчицы застыло выражение крайнего негодования. Ничуть не смущаясь, она прошла прямо к гаддерхилу – церемониальной пещере вождя.
– Что ей нужно? – шептались между собой одни волки. – Да еще в День Крови и Шипов?
– Посмотрите на ее хвост и уши, – бормотали другие. – Быстро же она усвоила позу превосходства.
– Нет, я ни за что не улягусь перед ней в пыль, – добавляли третьи.
Услышав последнюю фразу, Эдме едва не рассмеялась. «Уже завтра или даже раньше вы сами будете меня умолять об этой чести. Но я уйду, уйду к Кольцу как одиночка».
Одиночкам, бесклановым волкам, которых их матери оставили умирать в лесу, дозволялось принимать участие в гаддерглоде, и если они побеждали, то тоже становились членами Стражи Кольца Священных вулканов. В каком-то смысле Фаолана тоже можно было назвать одиночкой, потому что он не сразу вернулся в клан, а некоторое время жил сам по себе.
Эдме теперь нужно во всеуслышание заявить, что она одиночка, – сначала МакХитам, а затем и всем остальным кланам. Слаан-лиф – это путешествие в поисках истины и примирения. Ну что ж, истину она уже обнаружила, а сейчас добьется и примирения.
У входа в гаддерхил Эдме увидела Дунбара МакХита – тот с трудом передвигал лапы, почти повиснув на одном из своих лейтенантов. Поперек морды вождя от глаза до шеи шел шрам, на котором не росла шерсть; эта отметина придавала Дунбару особенно свирепый вид. Правда, сейчас он выглядел, скорее, смешно: по густой шерсти стекали струйки крови, свидетельствуя о том, что вождь тоже пытался добраться до сока огонь-травы. Судя по поведению Дунбара МакХита и по тому, что он едва держался на лапах, ему это удалось. «Интересно, протрезвеет ли он, когда я сообщу о причине своего появления в клане?» – усмехнулась Эдме.