«Не сдавайся», — твердила я себе, переходя от одного простого действия к другому. Типичная ошибка — люди слишком рано сдаются. Человека можно вернуть к жизни после пяти, десяти минут клинической смерти, нужно лишь поддерживать кровообращение, не давать умереть телу, пока не прибудет помощь, пока не применят кардиостимулятор, а легким в принудительном порядке не напомнят об их назначении. «Не останавливайся, — твердила я себе. — Заставь их работать, черт возьми, заставь их работать. Ради Бога, Виолетта, не сдавайся!»
«Отпусти меня, дорогая».
«Нет, Виолетта, нет! Ну, давай же, еще одну минуту. Скоро здесь будет „скорая“».
«Все кончено, остановись. Хватит, дорогая».
«Нет, Виолетта, ты не можешь умереть! Если ты умрешь, твоя смерть будет на моей совести. Не умирай, Виолетта, пожалуйста!»
Не знаю, как долго я делала Виолетте сердечно-легочную реанимацию, но я и сейчас искренне верю, что не сдавалась до последнего. Виолетта умерла незадолго до того, как я ее обнаружила, но все-таки уже была мертва. Даже если бы за мной по пятам примчались медики с самым лучшим дефибриллятором на изготовку, и они бы не успели. Она не ожила. И настал момент, когда я поняла, что должна ее отпустить.
Я подошла к шкафу, стоящему в углу комнаты, вытащила одеяло и бережно накрыла бездыханное тело. Снизу послышались возня, тяжелые шаги и голоса. Я села у тела Виолетты, говоря себе, что к нам войдут лишь через несколько секунд. Достаточно, чтобы как следует проститься. Оставалось немного времени в запасе.
Я ошибалась. Мое время, как и время Виолетты, вышло.
— Это все, мисс Беннинг?
— Да, — едва смогла вымолвить я — горло как будто сдавила чья-то сильная рука. — Все.
Инспектор Роберт Таскер, высоко подняв брови, взглянул на меня, поморщился и, обхватив голову руками, помассировал виски большими пальцами. Сквозь скрещенные пальцы в меня вперился взгляд его покрасневших от усталости карих глаз. В подобной ситуации я уже много раз бывала ранее. Я ждала.
— Когда прибыла полиция, — заговорил он, — она обнаружила вас сидящей у тела миссис Баклер. Ни малейших признаков того, что вы пытались реанимировать ее.
— Я как раз прекратила это делать, — ответила я.
— Именно в тот момент? — Таскер притворно громко вздохнул и опустил глаза на лежащие перед ним бумаги. — В начале шестого утра нам позвонила соседка миссис Баклер и сообщила о шуме в соседней комнате.
Он посмотрел на меня.
— У нас есть свидетель, который видел, как приблизительно в это время вы пересекли лужайку и направились к дому миссис Баклер. Однако, когда мы прибыли спустя двадцать минут, она была уже мертва — заметьте, мертва, — а вы просто сидели рядом, словно ангел смерти. Как долго вы применяли реанимационные меры? Сколько времени?
За спиной у Таскера часы, висевшие высоко на стене, сообщили мне, что уже почти полдень. Шестью часами ранее меня арестовали по подозрению в убийстве и доставили из Дома Виолетты прямо в полицейский участок. Тут мне зачитали мои права и попросили пройти медицинское освидетельствование. Мне предложили воспользоваться услугами адвоката, но я отказалась, и меня препроводили в камеру. Приблизительно в половине одиннадцатого меня вызвали на допрос и допрашивали без перерыва больше часа, а мне хотелось только одного: свернуться калачиком и поспать. Хорошо хоть в камере я была одна.
— Под запись: подозреваемая отказывается отвечать на поставленные вопросы, — проговорил мужчина, сидящий рядом с Таскером, констебль Стивен Ноулз.
Ноулз был старше, приземистее и полнее Таскера. На его голове почти не осталось волос, чего нельзя сказать об остальном теле, судя по черным завиткам, выбивающимся из-под ворота и манжет его рубашки.
— Она была уже мертва, — выдавила я через несколько секунд. — Я пыталась спасти ее, но тщетно. Не имею ни малейшего понятия, когда начала и когда закончила реанимировать ее.
Таскер и Ноулз переглянулись. Я протянула руку, взяла кувшин с водой и поняла, что едва могу удержать его. Я вылила из него воду в стакан и залпом выпила. Когда начался допрос, кувшин был полон, а пила только я; по-видимому, лишь на меня окружающая обстановка действовала гнетуще. В кабинете, где мы сидели, не было ни кондиционера, ни окон — за час тут стало невыносимо жарко. Слишком яркий электрический свет, слишком казенная мебель, к тому же здесь воняло холодным потом и затхлым дымом. На стенах висели плакаты «Не курить», но полицейские принесли этот запах с собой, он въелся в их одежду и явился сюда, словно незваный гость.
— Похоже, в поселке вы подружились со многими стариками, мисс Беннинг. Это правда? — спросил Таскер.
— Боюсь, у меня в поселке нет друзей, ни молодых, ни старых, — честно ответила я.
— А как же миссис Баклер?
— Мы недавно познакомились.
— Это вы так утверждаете. И при этом столько денег потратили на ее собаку!
На мгновение я удивилась: откуда они узнали про Бенни? Неужели Салли рассказала? Или Мэт? Ни первое, ни второе предположение оптимизма не вселяло.
— Она была пожилой и немощной, — сказала я. — Я ничем не могла ей помочь и помогала хотя бы ее псу.
— Я бы сказал, пожилой и уязвимой, — уточнил Таскер. — Мисс Беннинг, сколько, по-вашему, стоит ее дом?
— Прошу прощения, что вы сказали? — Этот вопрос застал меня врасплох.
— Сейчас он в плачевном состоянии, но после ремонта за него можно получить тысяч двести. Может, и больше. Что скажете?
— Понятия не имею.
— Ой, бросьте! Насколько я знаю, вы и другие жители поселка постоянно получаете письма от риэлторской компании, предлагающей продать дом.
— Они никогда не называли цену.
— Тем не менее дом чего-нибудь да стоит, верно? Вряд ли дом заложен. Женщина в ее возрасте…
У меня на языке вертелся вопрос: «А какое отношение это имеет ко мне?», но я видела, что Таскеру не терпится объяснить, какое именно это имеет ко мне отношение.
— Миссис Баклер была одинокой, — сообщил Ноулз. — Вы знали об этом?
— Догадалась. Думаю, именно поэтому пес столько значил для нее.
— У мистера и миссис Уитчер тоже не было близких родственников, так?
Я заметила, что сижу, напрягшись, готовая к удару.
— Пожалуй, — был мой ответ.
— Вы с ними тоже довольно близко дружили, верно?
— Время от времени я общалась с Уолтером, когда пробегала мимо его дома. С Эделиной мы едва были знакомы. Они не принадлежали к числу моих друзей.