— И куда нам теперь деваться?
Клык тяжело вздохнул:
— Идите домой.
— Какой, к черту, «домой»? Нет у нас никакого дома! — взорвался Рэчет. — Моя банда видела, как я с тобой ушел. Не больно-то они теперь меня назад возьмут. И что, скажи на милость, мне теперь остается? У меня ничего не осталось! НИ-ЧЕ-ГО!
— Мне тоже идти некуда, — тихо вторит ему Холден. — Родителям я не нужен. Они меня… боятся.
— Я все понимаю. Простите меня. Простите. Мне нечего вам сказать. И оправдаться нечем. — Клык растирает переносицу. Он совсем измучен. Он устал строить планы, устал искать решения проблем. Как только Макс постоянно все это выдерживает?! — Как-нибудь образуется.
— Значит, конец, — начинает Рэчет ледяным голосом. — Значит, после всего того, что мы с тобой пережили, ты теперь делаешь нам ручкой. Мол, пока, мальчики, классно повеселились!
— Прости. Веселого со мной было, конечно, мало.
Клык встает на ноги и, не оглянувшись, хромая, уходит в укрытую ночной темнотой пустыню.
Чьи-то холодные пальцы легли на лоб Ангела. Кто-то снимает с ее глаз повязку.
Она даже не сопротивляется, просто лежит неподвижно. Какой смысл теперь бунтовать?
— Эй, солнышко, — слышит она знакомый голос и вздрагивает.
Джеб.
Джеб здесь, в Школе. Снимает с нее бинты после операции.
— Ты? — выдохнула она и дернулась в сторону от его прикосновения. — Не смей меня трогать! Ты снова нас предал. Это из-за тебя меня здесь мучают!
— Я знаю, моя хорошая. Прости меня. — Голос у него виноватый. — Ангел, ты даже представить себе не можешь, как я виноват. Прошу тебя, выслушай меня, дай мне тебе все объяснить.
— Не хочу я никаких твоих объяснений, — шипит на него Ангел и чувствует, как у Джеба начинают дрожать руки. — Мне на них с высокого дерева плевать. ТЕПЕРЬ никакие твои объяснения не помогут. — Она дотронулась до своего распухшего лица.
— Девочка моя…
— И называть меня тоже так не смей! — вышла из себя Ангел. — Сказано тебе, мне на тебя наплевать. На тебя! И на твои объяснения. И на человечество. — Она сама слышит свой жесткий и непримиримый голос. — Люди друг другу только и делают, что гадости. Вот и пусть погибают, — продолжает она с горечью. Пусть теперь хоть апокалипсис наступает, хоть конец света. Мне все равно. Меня это не касается.
Джеб гладит ее грязные, слипшиеся, потные кудряшки. Но Ангел ожесточенно впилась ему в руку.
— Ангел, послушай меня, пожалуйста. Я все устрою… Никто тебя больше не тронет…
— Сказано тебе, заткнись! — взвизгнула она, дрожа всем телом. — С Игги это тоже ты все «устроил»? Признайся, ты?
— Ангел? О чем ты? — В голосе Джеба отчетливо слышен испуг.
— О чем? А сам-то ты как думаешь? — бьется в истерике Ангел, неуклюже нащупывая стенки клетки. — Я ослепла!
Клык облокотился на холодный шершавый могильный камень.
В предрассветных сумерках небо над кладбищем цвета разбавленных водой чернил. Легкий ветерок шуршит листвой деревьев, но пока не слышно ни птиц, ни стрекота насекомых. Клык совсем один.
Кость сломанного крыла вышла наружу, и рана до сих пор кровоточит. Пока он пытался спасти Майю, он не замечал ни раны, ни боли. А теперь тупо пульсирующая боль в крыле отдается по всему телу.
Но это и к лучшему. Лучше такая боль, чем нестерпимая боль в его сердце.
К тому же он ее заслужил. Во всем, что случилось, виноват он сам.
Надо было следить за дракой, нельзя было выпускать ее из виду. Надо было глаз с нее не спускать. Нельзя было оставлять ее один на один с Ари. Если бы не он, она бы не умерла в пустыне у него на руках. Она была бы живой и веселой, похожей на Макс и не похожей на Макс. Если бы она осталась жить… что бы ни случилось, когда самому ему больше не справиться, он бы всегда чувствовал ее плечо.
А самому ему больше не справиться. Именно теперь.
Сначала Ангел. Теперь Майя. Обе умерли. За что? Почему?
Это он во всем виноват.
Это он убийца.
Он без сил уронил голову в ладони и крепко закрыл глаза. По крайней мере, Холдену и Рэчету теперь ничто не угрожает. Одни, без него, они в безопасности. Теперь они как-нибудь справятся. Хотя бы им он не принесет смерть. Хреновый из него оказался командир. Это всем ясно. Ему жизни доверили. А он… А еще собирался мир спасать! Какой мир, если он тех, кто рядом, кого любит, спасти не смог?
Проглотив ком в горле, Клык огляделся. Вокруг него только смерть: частокол могильных камней. Эпитафия за эпитафией. Пара слов — вот тебе и прошедшая человеческая жизнь. А о нем, Клыке, что напишут?
КЛЫК: ВЫРОС В СОБАЧЬЕЙ КОНУРЕ. ВЛЮБИЛСЯ. ВСЕМ ЖИЗНЬ ИСПОРТИЛ. ВО ВСЕМ ПОТЕРПЕЛ ПОЛНОЕ ПОРАЖЕНИЕ.
Подожди-подожди… Что это там такое?
Он поднялся на ноги и подошел к могиле. Две строчки — имя и даты:
ДЖУЛИЯ ЭВАНС. 1955–2010.
И ниже какие-то слова. Клык встал на колени и потер камень:
ПОКА НАХОДИШЬ СИЛЫ НАЧАТЬ СЫЗНОВА — ТЫ ПОБЕДИТЕЛЬ.
Это что? Знак свыше? Видно, он совсем до ручки дошел, если на кладбище стал знаки судьбы выискивать.
Так или иначе, он еще не совсем сдался. Ему еще надо выполнить свое предназначение. Да, он потерял двоих. Но больше это не повторится.
Клык еще раз коснулся выбитых в камне букв. Пружинисто оттолкнулся от земли и взмыл в небо.
Парк тысячелетия в Чикаго. Остановка. Привал. Один из многих за последние несколько дней. Клык стоит перед огромной стальной скульптурой под названием Боб. Точно кривое зеркало, полированная сталь отражает его перекошенное лицо. На заднем плане пляшут косые небоскребы и искривленная линия горизонта.
Слова на камне словно возродили Клыка к новой жизни. Словно придали ему новую решимость.
Он обязательно разберется теперь, что это за План Девяносто Девять Процентов.
Крыло его по-прежнему ни к черту. Лететь он не может и пересаживается с автобуса на поезд, с поезда на автобус. Даже рискнул, голосовал, ловил попутные тачки. Через всю страну проехал, из затянутой серым туманом Южной Флориды до золотых равнин Оклахомы. Видел яркие краски закатов над Аризоной и волны, омывающие берега озера Эри.
И где бы он ни оказался, всюду полно слухов, следов и знаков. По всей Америке люди живут в предчувствии грядущих событий. Даже воздух как будто сгустился. Точно затишье перед бурей.
Но эта буря, эта революция не похожа на те, что пережило человечество прежде. Эта буря и темнее, и зловещее. Это буря полного разрушения.