– Ах, чтоб вас! – разбойник по-прежнему мотал головой. – Эгберт, зачем?! Не надо! Эй, вы там! Всем стоять! Стоять, я кому говорю! Тихо!
Дорога снова была ярко освещена полуденным солнцем, а всадник сложил руки на груди.
– Они не стоят, – сообщил всадник. – Они лежат и боятся. Потому что умнее тебя. Хотя не кончали университетов.
– У-у… – разбойник потер глаза тыльной стороной ладони. – Признаю, у домашнего образования есть свои преимущества!
– Ирония, – всадник хмыкнул. – Ирония мне по душе. Ты ведь из мастеровых, дурак?
– Папа был сапожник… А что?
– Это хорошо, – сказал всадник, делая шаг к разбойнику и отвешивая ему оплеуху, от которой тот полетел наземь.
– Мне нельзя бить несвободного, – объяснил он разбойнику, барахтающемуся в пыльной колее. – Даже если несвободный сбежит и побывает в трех университетах. А пощечина – за то, что ты меня разозлил.
– Ничего себе пощечина… – невнятно оценил разбойник, садясь и хватаясь за челюсть. – Слушайте, Эгберт, идите к нам в шайку. Мне здесь дежурить пару дней осталось, а потом мы с вами на большой дороге таких дел наворочаем…
– Сейчас еще получишь.
– Нет, спасибо, не хочется.
Разбойник поднялся на ноги и отряхнул накидку.
– Эй, ребята! – крикнул он в лес. – Хватит тут, идите к нашим! Балаган окончен!
В лесу не раздалось ни шороха.
– Ушли, – заявил разбойник уверенно. – Теперь можно и поговорить.
– Не ушли, – сказал всадник.
– М-да? Эй, друзья мои! Не бойтесь, наш гость меня не обидит. Он сегодня не в настроении убивать.
За зеленой стеной по-прежнему ничего не происходило.
– Он в настроении умирать… – добавил разбойник негромко, потирая челюсть.
– Теперь уходят, – сказал всадник.
– Знаете, Эгберт, говорите что хотите, а я вас к Дину не поведу. Вы, кажется, славный малый, поэтому я против. Предупреждаю – впереди две засады.
– Такие же бездарные?
– Эгберт, сударь мой, ну что у вас за причуда? Ладно, если бы заболел ваш родной сын…
– Надоел, – сказал всадник.
Разбойник снова потер челюсть.
– Ну, вы и врезали мне! – сообщил он примирительно. – А я понять хочу. У вас своих детей мало, что вы готовы платить жизнью за чужих?
– Еще скажешь о моих детях…
– Виноват.
– Забыл, перед кем стоишь?
– Виноват, господин. Господин Эгберт, я ведь много о вас слышал. Вы, между прочим, все еще под «пятью словами». Хотя бы ради этого древнего правила, объясните, зачем такому человеку жертвовать собой? И ради кого?!
– Уходят, уходят… – всадник будто принюхался. – Ушли… Да. Вот теперь, дурак ты этакий, я тебя очень тихо зарежу.
Лицо разбойника побледнело и вытянулось. Он даже челюсть отпустил.
– Граби-итель, – протянул всадник. – Разбо-ойник. Философ! Философы сейчас не нужны королевству. Нам целители нужны. И много. Хм, слышал бы меня наш драгоценный… Но он не услышит. Уже никогда.
Разбойник нервно озирался. Попытался крикнуть, но только захрипел.
– Ты говорил о правилах? И об указах? – всадник снял с пояса кинжал и шагнул к разбойнику. – Я всегда исполнял правила и требовал этого от других. Правила, дурак, они правильнее указов. Указы придумывают короли. Сегодня один указ, завтра совсем другой. А вот правила – их рождает мир. И мир на них держится. Но специально для тебя я могу исполнить указ. О смертной казни за словесное неуважение особы крови – вроде так он называется…
За спиной всадника конь лениво объедал придорожные кусты.
Разбойник стоял, почти не дыша, глядя, как приближается к шее лезвие кинжала.
– Что молчишь, философ? Горлышко перехватило? Ножки не бегут? Не удивляйся. Это, хм… тоже из домашнего образования.
Разбойник дернулся было и чуть не упал – словно его ноги приросли к земле. Перевел круглые глаза с кинжала на всадника и медленно поднял руку с растопыренными пальцами.
– Дину… это… не… понравится… – выдавил через силу разбойник.
– Надо же, в четыре слова уложился. А чем ты ценен для Диннерана? У него учеников была целая… кафедра? Да, кафедра. И с тех пор как мой отец спалил университет, все они шляются без дела. Бери любого, ставь на входе в лес…
– Лучший… – разбойник по-прежнему держал руку перед собой. И, выхрипев пятое слово, гордо расправил плечи. С трудом, но ему это удалось.
Всадник задумчиво щекотал кинжалом горло разбойника.
– Лучший у Диннерана? – переспросил он.
Разбойник одними глазами кивнул.
– Зачем Диннерану философ? Да еще глупый?
– Я не философ… – прошептал разбойник.
– Вот и мне показалось, – всадник убрал оружие, – что для философа ты слишком болтлив. Ладно, дурак. За мной!
– Слушаюсь… – разбойник осторожно потрогал горло.
– Значит, ты бывший целитель, – всадник подошел к коню, ласково потрепал его по холке и полез в седло. – Неделю дежуришь здесь, потом уходишь с шайкой на север, к большой дороге. Босяки твои промышляют мелкими грабежами, а ты противоуказно лечишь больных по деревням. А тут караулит другой горе-разбойник из учеников Диннерана. И так по очереди.
– Совершенно верно, – разбойник на глазах оживал.
– Отсюда рукой подать до приграничных крепостей, но их командиры делают вид, будто вашей лесной школы целителей и лечебницы не существует.
– Ну, как бы… Да.
– Не так уж плохо вы устроились для изгоев, а? Все могло обернуться гораздо хуже, верно?
Разбойник неопределенно хмыкнул.
– Все должно было обернуться гораздо хуже! – бросил всадник сверху вниз, пуская коня шагом. – Если бы указы короля исполнялись в точности. Эй, философ! Держись за стремя.
– Ага, а чуть что не так, вы меня сапогом по морде…
– Как они быстро понимают свое место… – сказал всадник в сторону. – Не бойся, дурак, я два раза не бью.
– В метрополии говорят «второй раз бью по крышке гроба», – сообщил разбойник, заметно веселея.
– У них дерева много, хватает на гробы для всех желающих. И не ври, господа так не говорят, даже в метрополии. Мы не стучим по гробам. Мы в них загоняем.
– А вы простой, – разбойник перешел на доверительный и почти что подобострастный тон.