— Художница, значит?
— Рисовать умеет, — кивнула Мерилин. — Но не совсем художница, скорее философ.
— Философ?! — тут же вспомнив Сартра, насторожился Ньерд. — Классицизм, экзистенциализм, би-хе… черт, забыл! Изучал ведь когда-то…
— Нет, никакой классики, — девушка засмеялась. — Скорее, ее привлекал экзистенциализм, знаете — сущность и сущее, Бердяев, Мерло-Понти, Жан-Поль Сартр…
— Сартр… — тихо повторил инспектор. — Значит, Сартр.
— Вы не думайте, моя кузина девчонка не скучная! Одевается ярко, я бы даже сказала — вызывающе.
Бородачи громко заржали…
Уже потом, когда ехали на опознание, инспектор понял, что непонятное в этих странных ребятах — хиппи — было непонятным лишь на первый взгляд, непонятным — с точки зрения обывателя, интересующегося лишь дешевыми распродажами да мыльными операми. Эти молодые парни и девушки — при всей своей внешней экстравагантности — оказались людьми легко ранимыми, обостренно воспринимающими окружающую действительность. Наверное, именно это связывало их с музыкантами и теми, кто приезжал на концерты в Черном лесу.
— Молодец, парень! — Уже глубокой ночью комиссар похвалил Ньерда. — Я всегда знал, что у тебя чутье на такое. — Он кивнул на маленький томик Сартра.
Ньерд устало улыбнулся:
— Теперь осталось лишь отыскать убийцу.
На первом этаже трехэтажного домика с красной черепичной крышей, что притулился средь прочих зданий на тихой улочке под названием Меллергата, располагалось городское общество милосердия и благотворительности имени короля Кристиана Фредерика, о чем всех прохожих с гордостью оповещала вывеска с красивыми ярко-желтыми буквами. У тротуара уже с утра приткнулись машины, среди которых выделялся ярко-красный «фольксваген» Марты Йоргенсен, супруги таксиста Акселя. Марта и привезла сюда госпожу Херредаг, Анну-Хансу Херредаг, недавно приехавшую из Канады, чтобы оформить опекунство над внуком, несчастным мальчиком, потерявшим обоих родителей. Когда госпожу Херредаг посетили Марта и другая активистка общества — русская медсестра Марина Левкина — в ее доме на окраине Снольди-Хольма, та была настолько учтива, что пригласила гостей к столу и в ходе беседы изъявила желание вступить в общество, чему Марина и Марта очень обрадовались — не так много было в обществе по-настоящему состоятельных людей. А ведь нужно было оплачивать телефонные переговоры, благотворительные акции, аренду помещения, наконец.
— О, какой… э… милый мальчик. — Усевшись на диван в просторном холле, госпожа Херредаг погладила по голове первоклассника Диму Левкина, недавно приехавшего на каникулы из далекого Санкт-Петербурга к матери, медсестре Марине.
— Спасибо, — улыбнулась Левкина. — Он такой сорванец.
— Все дети такие. — Госпожа Херредаг растянула губы в улыбке. — И вы, Марина, сразу мне понравились. Заходите почаще в гости, и бедному Хансу будет не так скучно, и несчастному Вэлмору.
— Кстати, вы не пробовали показать его местным психиатрам? — присела на диван Марта — высокая стройная блондинка, никак не выглядевшая на свои тридцать восемь.
— Пси… психиатрам? — словно не до конца понимая вопрос, переспросила госпожа Херредаг — шустрая, вполне еще моложавая старушка с ярко-розовыми волосами в мелких кудряшках. Кажется, губы ее недовольно искривились. Но — лишь на миг, или вообще — показалось.
— Да, я показывала его… там, в Канаде…
— А где вы там жили? В Монреале? Квебеке?
— Э… Господа, я хочу заплатить за аренду зала, — гостья поднялась с дивана и улыбнулась. — И сделать мой первый взнос на благотворительность — шесть тысяч крон!
Собравшиеся зааплодировали.
— Ого, — завистливо прошептал кто-то. — Почти тысяча долларов. Бабуля, верно, богата?
— Да уж, не бедна. Говорят, у нее акции горнорудных комбинатов.
— Даже так?
— Одно слово — канадка.
Заиграла торжественная музыка — «Бранденбургский концерт» (фа мажор) Баха — Марта сочла, что именно это произведение будет вполне уместно сейчас, перед обедом в честь нового члена общества, который должен был состояться ровно в полдень, в ресторане «Христиания», одном из самых фешенебельных заведений города. Он там и состоялся, и в точно назначенное время, как раз в тот самый момент, когда, одетый в свой лучший костюм, инспектор Ньерд Плеске галантно усаживал за угловой столик приглашенную даму — высокую улыбчивую девушку с волнистыми темно-русыми волосами, Фриду, с которой познакомился недавно, когда расследовал дело о странном человеке, обнаруженном недвижно лежащим у автобусной остановки и потом исчезнувшем неизвестно куда…
— Это платье вам очень к лицу, Фрида, — смущенно покраснев, выдавил из себя Ньерд.
— А форма транспортной компании, значит, не к лицу? — весело засмеялась девушка.
Инспектор не знал теперь, куда деть руки. Потеребил солонку — и, конечно же, рассыпал на скатерть соль, беспомощно обернулся, поискав глазами официанта.
— О, ничего страшного, господин, — быстро подбежал тот, улыбаясь, убрал рассыпанную соль, и от улыбки его Ньерду вдруг стало еще более неловко, словно бы официант чувствовал, нет, более того — хорошо знал! — что не очень-то часто ходит по подобным заведениям этот странный клиент в пахнущем нафталином костюме.
— Что будете заказывать, господа?
— Э…
Еще более сконфузившись, Ньерд просительно улыбнулся Фриде. Ну что поделать, не умел вести себя с женщинами, хотя вроде был и не глуп, и на лицо не так уж страшен.
Наконец сделали заказ. Жаренные в духовке свиные ребрышки — риббе и бутылку вина, для начала. Фрида предложила тост за знакомство, и Ньерд улыбнулся, чувствуя, что сильно краснеет. Сидел, обливаясь потом, красный, словно помидор, казалось, все вокруг смотрят только на них и шепчутся — мол, надо же, такая красавица, а сидит с таким пентюхом, который даже светский разговор поддержать не может. И ведь Ньерд действительно не мог — стеснялся. Даже пролил на скатерть вино… Обернулся — не видел ли кто? Нет, похоже. За соседними столиками вполне пристойно обедала компания женщин во главе с моложавой старушкой со смешными, крашенными в ярко-розовый цвет кудряшками.
— Смотри, кажется, наша знакомая, — перехватив его взгляд, тихо произнесла Фрида. — Та, которая потеряла жетон, а потом забирала свои вещи. Странная она какая-то…
— Странная? Почему? — Ньерд был рад, что разговор все ж таки завязался. Теперь главное — не упустить тему, говорить, говорить, говорить все что угодно.
— Так все-таки почему странная?
— Она ведь из Канады, не так ли?
— Ну да, — инспектор кивнул. — Кажется, оттуда.
— Но по-английски говорит странно — тщательно подбирает слова, знаешь, вроде как бы вылавливает их из головы… Хотя, может, она привыкла говорить по-французски? А я тут тебе голову забиваю — «странная, странная»!