— Дождешься меня, сестрица?
Девушка покачала головой:
— Нет. Пожалуй, и сама с тобой пойду. Надоело уж на усадьбе.
— Ну, как хочешь… — Дивьян пожал плечами, отвернулся равнодушно, хотя на самом деле, конечно, рад был спутнице, еще бы — все не одному тащиться, пусть даже и недалеко здесь.
Спустившись с пологого холма к озеру, отвязали от мостков челн, уселись — Ладислава на нос, Дивьян на корму. Погребли, пробиваясь из зарослей тростника на чистую воду. Вечер стоял светлый, темнело теперь поздно. Близились белые ночи — русалочьи, как их тут называли. Отрок незаметно оглянулся — не плывет ли за ними русалка? Не плеснет ли по гладкой воде чешуйчатый русалочий хвост? Нет… Если бы плескал кто, так только утки да бобер на ручье, что вытекал из озера рядом с мостками. Чудно было вокруг, привольно, тихо, только стучал где-то большой пестрый дятел, да за холмами в лесу куковала кукушка-кяги. Ладислава опустила руку в воду — прохладно еще купаться, хоть и были уже две грозы, третья осталась — уж тогда-то потеплеет холодная озерная водица, сделается парной, как молоко только что из-под коровы, уж тогда и можно будет наплаваться всласть, недолго уж и осталось. Девушка вздохнула, вспомнив, как купались с подружками в Волхове, со смехом, прибаутками, визгом… особенно если сверкали за кустами любопытные глаза юноши. Вздохнув, посмотрелась в воду, гладкую, словно ромейское зеркало. Исхудала за зиму Ладислава, лицо пообветрилось, посмуглело, резче обозначились скулы, волосы посветлели, а глаза словно бы стали больше, и по-прежнему сверкала в них небесная васильковая синь.
— Красивая ты, Лада-чижа, — оглянулся на нее Дивьян, прищурился. — Жаль, покинешь меня, как замуж выйдешь. Жаль.
— Не жалей, Дишка, не надо. — Девушка засмеялась, в глазах стояла грусть. — Вперед лучше гляди, во-он, посейчас за корягу зацепимся!
— Не заце…
Зацепились. Отрок дернулся, едва не перевернув лодку, ну, от того упаслись, слава озерным духам-ярвам, однако все ж таки черпанули водицы изрядно.
— Ну, вот, — укоризненно покачала головой Ладислава. — Теперь вот идти мокрыми. Хорошо — недалеко тут.
— Да уж, недалече, — сконфуженно согласился Дивьян. — Да ты посиди в лодке, подожди меня, я быстро.
— Ага, посиди, — не выдержав, хихикнула девушка. — Вон, воды-то на дне! Давай-ко перевернем, выльем.
— А сможешь?
Отрок недоверчиво взглянул на девчонку. Хоть та и сильна, конечно, и вынослива, но…
Не слушая его, Ладислава ухватилась за нос лодки, дернула на себя, обернулась:
— Ну, что ж ты?
Спохватившись, Дивьян бросился на помощь. Вытащив челн на невысокий берег, перевернули, вылили воду.
— Вот и ладно. Пусть постоит, посохнет. — Девушка оглянулась по сторонам. — Ой, мама! Цветов-то сколько! Глянь-ка на луг — изжелто!
И в самом деле, весь луг был покрыт желтыми шариками одуванчиков. Кроме них в низинах белели подснежники, а наверху, у орешника, набирали силу первые едва появившиеся ромашки. Ладислава улыбнулась:
— Ты иди, Диша. Если что — крикнешь.
Кивнув, Дивьян схватил лук и опрометью помчался к лесу — хоть и светел был вечер, да в урочищах все одно темнело быстро. Проводив его взглядом, Ладислава стащила с себя вымокшую по подолу рубаху, длинную, ниже колен, с вышивкой по выбеленному холсту. Развесила на ореховых кустах сохнуть, рядом приспособила узкие башмаки из оленьей кожи, сама, обнаженная, нарвала цветов, уселась на траву, понежилась — холодно. Поискав глазами, увидела старый пень от поваленного бурей дерева, села на корни, прислонившись спиной к теплой коре… Ага, побежали по плечам мураши! Уже и кусили — ну, то не страшно, полезно скорей, хотя приятного мало. Подхватив в руки охапку цветов, девчонка обошла пень… и вдруг удивленно вскрикнула. На коре, со стороны восхода, были вырезаны ножом три палки — одна большая и две — по бокам, маленькие. Очень похоже на варяжские письмена — руны — жаль, Ладислава не знала их значения. Рисунок был свежим, вряд ли больше недели прошло с тех пор, как чья-то рука изобразила его здесь неизвестно зачем. Девушка вдруг почувствовала себя неуютно, застеснялась своей наготы, бросила цветы и, подбежав к орешнику, натянула еще не просохшую рубаху. Затаилась, неожиданно услышав шаги. Мягкие такие, осторожные, вкрадчивые. Словно бы крался кто-то орешником. Ладислава нащупала на поясе нож. Что ж, наверное, это идет тот, кто вырезал руну. Эх, предупредить бы Дивьяна, да что уж теперь. Бросившись в траву, девчонка замерла в ожидании. Шаги вдруг раздались уже рядом с ней — мелькнула, едва не наступив на нее, чья-то нога, обутая в промокший башмак с обвязанной мокрой онучей. Проволоклось по земле древко копья…
Все! Сейчас заметит! Нельзя терять времени, к тому ж можно будет кликнуть на помощь Дишку…
Резким движением Ладислава вырвала из рук незнакомца копье и, дернув за ногу, повалила в траву. Вспыхнуло в руке острое лезвие…
— Ты что, Лада-чижа?! — испуганно воскликнул брошенный на землю Дивьян. Ну, конечно же, это был он, кому еще-то?
— Ходишь тут, словно лиса… — переведя дух, вымолвила девушка. — Едва не погубила тебя — думала, чужак! Да еще и пробирается тайно.
— Так я и хотел к тебе незаметно подкрасться, — признался отрок. — Пошутить.
— Дошутился б. — Ладислава передернула плечами, потом порывисто обняла парня за плечи. Поцеловала в лоб. — Хорошо, хоть так обошлось… Что там с силками?
— Ничего. Все целы, — улыбнулся Дивьян. — Правда, и не попался в них никто. А ты, я смотрю, словно испугалась чего? Ишь как на меня бросилась.
— Испугалась, — коротко кивнула девчонка. — Пошли, покажу что…
Она подвела Дивьяна к старому пню, кивнула на вырезанную руну.
— Ну, не так и свежо, — внимательно рассматривая рисунок, отрок покачал головой. — Не весенний рисунок, зимний, вишь, светел, но как бы подернут чем-то. Ха! Я такой же на том берегу видел, на сосне. И тоже — зимой еще… Слушай!!! — Он вдруг замер. — А ведь тем летом их еще не было. Ни того рисунка, ни этого. И не только летом — осенью я их тоже не видел. Выходит, и вправду они появились зимой, когда… когда…
Отрок вдруг засопел носом. Ладислава понятливо кивнула, ей тоже все стало ясно. Руны появились тогда, когда неизвестные лиходеи вырезали весь род старого Конди.
— Интересно, а рядом с разоренной усадьбой в Куневичах тоже есть руны? — задумчиво произнесла девчонка.
— С какой усадьбой? Ах, да… про которую говорил Келагаст, — Дивьян почесал затылок и кивнул на пень. — Как ты назвала этот знак?
— Руны. Или, верней, руна. То варяжский знак.
— Варяги? — отрок невесело усмехнулся. — До поры мы жили с ними мирно. Значит, кто-то из них. Конди знал некоторых… Так вот почему наши не успели оказать сопротивление! На них напали знакомые!
Дивьян сглотнул слюну и, помолчав, показал на челн: