А черноголовый Муст, пьяный от счастья, скакал вперед, отдавшись воле коня и ветра. Что-то не так было на мостике, неправильно что-то… Парень вспомнил об этом, уже подъезжая к покосу. А, ведра. Четыре полных ведра стояли на мостике, а где ж были женщины? Купались? Да нет, их было бы видно. Ну да ладно, выясним на обратном пути.
Спрыгнув с коня, отрок скинул с плеч котомку с большим, плетенным из лыка жбаном:
— Квасок вам, косари.
— Вот хорошо-то! Холодный?
— С погреба! Змеян прислал.
Косари, утирая пот, расселись под липами, шумно пили, бережно передавая жбан друг другу. Тут были почти все мужчины селения, кроме кузнеца с помощником — Мустом — и тех, что помогал достраивать избу. Да двое ребят с утра отпросились у старосты проверить на челне сети.
— Хорошее солнце, — посмотрев на небо, прищурился один из косарей — длиннобородый мужик, небольшого роста, но приземистый, широкий, словно сундук, с сильными мускулистыми руками. — Постояло б вёдро — за неделю покос бы закончили.
— Да, не пошли бы дожди, — поддержали его другие.
Надоевшие за прошедший месяц дожди косари не ругали, боялись осложнить отношения с дождевыми духами, уж больно те обидчивы, услышат нехорошие слова в свой адрес, рассердятся, зальют землю водою.
Нет уж, лучше жить мирно.
— Осталось еще в баклаге? — облокотившись на липу, спросил молодой парень.
Кто-то протянул ему жбан:
— На, Бажьян, пей.
Бажьян задрал голову, на худом горле заходил кадык… тут же пронзенный стрелою!
— Что такое, робята?!
А стрелы свистели уже вовсю, не давая пощады! Мало того — выскочили из-за лип одетые в кольчуги воины в остроконечных, надвинутых на глаза шлемах. Их мечи быстро окрасились кровью. Не ожидавшие нападения косари бестолково бегали по лугу, мешая друг другу — они были хорошей мишенью. Те же, что пытались оказать сопротивление косами, становились легкой добычей мечей и копий. Впрочем, нет, приземистый мужик все ж таки успел зацепить косой одного из чужаков — словно подкошенный серпом сноп, тот рухнул в траву… а мужик уже ощетинился стрелами, словно еж, и, падая, закричал Мусту:
— В деревню! Гони в деревню… Гони…
Муст наконец добрался до коня, вскочил. Серый, заржав, встал на дыбы, затем стремительно помчался прочь. Низко пригнувшись к гриве, отрок слышал, как засвистели над самой головой стрелы. Ничего, выбрался! Вот уже и мостик, и ведра. Муст выпрямился, подогнал коня, оглянулся… И почувствовал дикую боль в правом боку, чуть ниже лопатки. Пощупал рукой — стрела! Еще две стрелы, пущенные от мостков, пронзили широкую грудь Серого. Конь захрипел, заваливаясь набок, и всадник, кубарем прокатившись по мостику, подняв тучу брызг, упал в реку.
— Молодец, — похвалил меткого стрелка Лютша. — Воевода будет доволен нами.
Змеян с Олельком и мужиками не смогли и опомниться, как вся деревня была заполнена вооруженными до зубов чужаками. Они шли отовсюду — от ручья, с покоса, от пастбища, даже с дальних полей, неотвратимые, как смерть. Да эти злобные, не знавшие пощады воины и были смертью. Убивали всех, кто попадался на пути. Схватившийся за оглоблю Олельк был пронзен стрелами, кузницу сожгли вместе с кузнецом, а на сруб водрузили длинный шест с отрубленной головой Змеяна. Шест покачивался на ветру, и глаза старосты строго смотрели на творившиеся вокруг злодеяния. Крики раненых, мычанье скота и визг насилуемых женщин — все стихло к полудню. Лишь кое-где воины Лейва добивали еще живых да по очереди развлекались с обреченными на смерть девами. Для вожака же, зная его вкусы, закрыли в сарае двух связанных мальчиков. Солнце, палящее июльское солнце, все так же стояло над головами, освещая луга, лес и трупы.
— Хорошо! — Выйдя из сарая, Копытная Лужа обтер об траву дымящийся свежей кровью кинжал. Обернулся к подошедшему Вельмунду: — Никто не ушел?
Тот горделиво кивнул седеющей головой.
— А у тебя, Лютша? — Лейв подозрительно посмотрел на мерянина.
— Ни один, — поспешно заверил тот.
— Разве? А тот парень, что свалился с коня в воду?
— Двое воинов ныряли за ним, вождь.
— И что?
— Тело унесло в омут.
— Что ж, пусть так, — кивнул Лейв. Глаза его сияли от удовольствия, лоснились щеки, а походка сделалась медленной, важной. Он имел право гордиться собой — порученное ему задание выполнено без сучка и задоринки, будет о чем доложить Повелителю.
— Собираемся, — приказал Лейв. — С собой брать мясо и лошадей. Кстати, Лютша, я что-то не видел близ селения метки богов?
— Плохо смотрел, вождь, — улыбнулся мерянин. — Во-он, видишь ту сосну на холме?
— Где стога?
— Да. Там и метка. Руна «Т» — как нужно богам.
— Устройте там схрон, — распорядился Лейв.
— Сделаем, как прикажешь, вождь.
Нагруженные добычей победители возвращались в лес. Спустившись с холма, они перешли по мосткам речку и пошли дальше лугом, где кружились над трупами косцов жирные зеленые мухи.
Солнце уже скрылось за стволами деревьев, когда Дивьян, встав с мягкого мха, потянулся, проверяя, на месте ли добыча — пара подстреленных уток да заяц. Умаялся за утро, вот и решил отдохнуть, улегся на берегу ручья, укрывшись от палящих лучей под орешником. Выспался и теперь готов был идти дальше. Пора было возвращаться. Хотя если б попалась еще какая-нибудь достойная внимания дичь, можно было б и погодить, заночевав в лесу, а вернуться домой лишь утром, как иногда и поступал Дивьян, если была к тому охота. А может, и вправду погодить с возвращением? Коли уж оказался здесь, так пойти дальше, проверить старые угодья у реки Черной, а что — давно уже в той стороне не был. Так, видно, и нужно сделать. Правда, придется переправиться через Пашу-реку, а есть ли в тех местах сейчас брод? Ведь первая половина лета стояла дождливой, эта теперь вот жарит. Ну, в крайнем случае можно переправиться вплавь, не особо-то и широка речка, да и вода сейчас теплая, искупаться — одно удовольствие. Дивьян вдруг покраснел, вспомнив купавшуюся в озере Ладу, сестрицу-Ладу — Ладу-чижу, как он ее называл. Какая она все-таки красивая, Лада, какая гладкая у нее кожа, а грудь… Отрок покраснел еще гуще, подумал, что пора бы уже на следующий год подыскивать себе жену. Да и Ладу-чижу выдать замуж неплохо бы. Приданого, чай, хватит, зря, что ль, охотились оба всю зиму. Настреляли и куниц, и белок, и лис — хватит меха купцам! Размечтавшись, Дивьян и не заметил, как дошел до реки, сильно забрав вправо, — да и как иначе выйдешь к старым угодьям? Темнело уже, но не так, чтобы очень, хотя и близилась ночь. И солнце скрылось, оставив на память о себе лишь золотисто-оранжевые лучи, бьющие в край неба. Никаких облаков там видно не было — знать, и завтра день выдастся славный. Спустившись к реке, отрок принялся выбирать место для переправы — как он и предполагал, вода стояла высоко, и брод был затоплен. Вырубив ножом несколько ольховых палок, Дивьян соорудил из них небольшой плот для одежды и добычи, разделся и, толкая перед собой плот, вошел в реку. Вода оказалась теплой, приятной, сделав несколько шагов, отрок оттолкнулся ногами от дна, поплыл, в несколько взмахов рук достигнув противоположного берега. Вытащил плот на песок, подумал: а не искупаться ли еще? Обернулся… И тут увидел челн. Он выплыл из-за излучины, ткнулся носом в камень, раз-свернутый течением поплыл дальше, так же безалаберно, как и раньше. Видно, унесло лодку течением у кильмуйских раззяв, привязывать надо! Однако… Дивьян присмотрелся. Челнок явно не был пустым! Какой-то мешок лежал на самом дне. Интересно… Не раздумывая больше, отрок бросился в воду и, заглянув в челнок, вскрикнул от неожиданности. То, что издалека виделось мешком, оказалось вблизи человеком. Молодым парнем, по виду — чуть младше самого Дивьяна. Парень лежал на дне навзничь, из-под правой лопатки его торчал обломок стрелы. Жив ли он?! Забравшись в челн, Дивьян осторожно перевернул незнакомца — тот застонал. Жив! Схватив весло, весянин быстро погнал челн к берегу, высматривая место, где только что оставил плот. Ага, вот оно, меж камней. Выскочив на песок, Дивьян вытащил за собой челн. Осторожно перенес раненого на траву, положил на бок и принялся осматривать рану. Уже стемнело, и было мало что видно. Насобирав сухих веток, отрок разжег костер, и в его дрожащем свете тронул торчащую из спины незнакомого парня стрелу. Тот застонал, дернулся и вдруг отчетливо произнес: