— Мне нужен кров и пища…
Навозник молча кивнул на покрытую полусгнившей соломой хижину. Из полуоткрытой двери несло дымом.
Есть и другие
У дев заботы,
Чем пиво пить
С конунгом щедрым…
«Старшая Эдда». Первая песнь о Хельги, убийце Хундинга
Слышали люди
О сходке воителей,
Державших совет,
Для многих опасный:
Беседы их тайные
Беды несли.
«Старшая Эдда». Гренландские речи Атли
Всякий раз ругались братья Альвсены, когда вспоминали ту достопамятную ночку, после которой их перепуганные коровы дали так мало молока, что, по выражению Бьярни Альвсена, вряд ли хватило бы и кошке! Да что ругались — Бьярни чуть было не проткнул мечом не вовремя подвернувшегося под руку Хрольва, хорошо старший брат, Скьольд, вовремя отвел лезвие. Три овцы отдал Альвсенам отец Фриддлейва Свейн Копитель Коров, а Фриддлейву хорошо досталось крепкой ясеневой палкой — долго гуляла она по его плечам. Уже после, в лагере, Фриддлейв сорвал зло на Дирмунде Заике — это ведь его был план, что так подвел «Медведей». Поколотил Фриддлейв Заику такой же крепкой палкой. Бил да приговаривал: не стоит недооценивать противников, вот тебе за это, вот! Утомившись, бросил измочаленную палку, ушел. А Заика, плача, смывал снегом идущую из носу кровь. Вот так наказал его Фриддлейв, хотя, если разобраться, не так уж и виноват был Заика, это Хельги слишком уж хитер оказался: ну, с секирой, можно сказать, повезло ему, а вот с дальним лесом он хорошо придумал, ловко провел дружка своего Харальда — накинул тот ночью веревку на шею спокойно дежурившего у костра малыша Снорри — тихо все прошло, удачно, парень даже не пикнул, — осторожненько подтянул, глянул… и не знал дальше, ругаться или смеяться: поймал вместо худенького тела Снорри обернутое тряпками соломенное чучело! Хотел было уж опрометью нестись к Фриддлейву, да понял — не успеет, эта ночь последней считалась, а до того никак не выкрасть Снорри было, уж так загонял всех Ингви, заплутал по лесам, не поленился даже и за Ерунд-озеро сползать, к хутору Курид, а Харальд с Бьорном, как два идиота, конечно же, за ним следом поперлись, бешеной-то касатке десять дегров — не крюк. Бьорн-то не очень расстроился — у него на хуторе родичи имелись, а вот Харальд — да, обиделся поначалу на дружков своих, Ингви и Хельги. Потом, правда, плюнул, ну их в горы, смеяться только что потом будут, сволочи. Они и смеялись, да так, что в доме молодых воинов Эгиля дрожала крыша.
— Сижу я себе спокойно на дереве, — отпивая из крынки холодное молоко, рассказывал Ингви Рыжий Червь. — Смотрю, где ж наш Харальд? Потом вижу — вот он, внизу, ползет-ползет, змей, ага, и веревку — ап! Ловко метнул, ничего не скажешь — прямо на шею Снорри… то есть это он думал, что Снорри, а когда увидал, кого изловил вместо Снорри… Ой, ну и рожа у него была, парни!
— Да ладно, — надулся Харальд Бочонок. — Смотри вон, от молока не лопни.
Все молодые парни, члены воинской общины — фелаги, — Хельги, Фриддлейв, Снорри, Хрольв Приблуда и прочие — в очередной раз вспоминали подробности недавней игры. Кроме уморительных россказней Ингви, бывшим «Медведям» особенно нравился рассказ Хельги о том, где и как он обнаружил секиру Эгиля.
— Так, говоришь, никаких звуков не издал Фриддлейв? — смеясь, обычно переспрашивал кто-то. — Зачем же ты тогда в уборную ходил, а, Фриддлейв?
Фриддлейв угрюмо отмалчивался — а что ему было говорить-то? Проиграл и проиграл — настоящий викинг должен уметь проигрывать. И Фриддлейв умел, да только вот отношения его с Хельги — и без того не особо сердечные — вконец испортились, хотя, видят боги, Хельги и пытался помириться с Красавчиком, да тот не шел навстречу: больно уж горд оказался. Ну, да и пес с ним! На сердитых воду возят. Предчувствовал Хельги, что придется ему еще столкнуться с Фриддлейвом, — хоть и проиграл сейчас тот, однако многие в младшей дружине его поддерживают и слушаются беспрекословно. «Змеиный Язык» — такое прозвище появилось было у сына Сигурда ярла, и он догадывался, кто его пустил в оборот. Не самое плохое прозвище, если учесть что Змей — «Орм» — одно из любимейших носовых украшений, венчавших форштевни боевых ладей викингов. Змея — символ мудрости. Правда, не очень-то прижилось прозвище, другое через несколько лет возникло, ну, да то и другая история…
Хельги улыбнулся, прислушиваясь, как шумят снаружи деревья. Словно бы кто-то тихонько перебирал струны арфы. Никогда раньше не замечал в себе Хельги склонности к музыке. Теперь же все время в голове крутились какие-то мелодии, а волшебные скальдические строки слагались будто сами собой. Надо же. И откуда у него прорезалось вдруг это умение?
Эгиль Спокойный На Веслах вместе с Велундом гостил сегодня в усадьбе Сигурда ярла и обещал вернуться лишь к утру. Потому и весело было в доме — о чем только не переговорили: в который раз уже об игре, потом перемыли косточки жадюгам Альвсенам — тут даже Фриддлейв улыбнулся, — ну, конечно, зашел разговор и о девках, а как же без них-то? Сначала так просто болтали: кто, где да с кем; потом перешли на более конкретные темы.
— Говорят, в гости к Альвсенам приехали девчонки с дальней усадьбы Рекина ярла, — вполголоса заметил Ингви Рыжий Червь… и вызвал настоящую бурю!
— Девчонки с дальней усадьбы?! — разом переспросили все.
— Ну да, оттуда, — важно подтвердил Ингви.
— К этим жадюгам Альвсенам?!
— Да не может быть!
— С чего б это ездить к ним этим девкам, что им, своих парней мало?
— Ну нет, врешь ты все, Ингви.
— Да не вру, клянусь молотом Тора! — Ингви Рыжий Червь уселся на ложе и хлопнул себя ладонями по коленкам. — Просто вы мне не даете дальше сказать.
— Так говори же.
— Так вот. — Ингви многозначительно обвел взглядом заинтересованно притихших парней. — Есть у Альвсенов родичи в тех усадьбах, не со стороны самих братьев родичи, а по жене Скьольда, старшего брата, Смельди Грачихи, она ж сама из тех мест. Как вы знаете, овец у Альвсенов много, и еще они несколько пар прикупили, — да вот беда, женщины их да рабыни прясть шерсть не успевают, да и ткать тоже — уж больно много шерсти у Альвсенов.
— Да, шерсти у них много.
— И не только шерсти.
— Ну и вот, решилась-таки Грачиха: третьего дня съездила да привезла погостить своих родичей — трех девок, их наш раб Трэль Навозник видал, как ехали на двух телегах, говорит, красивые.
— Кто, телеги красивые?
— Девки, тролль ты лесной!
— Ну, положим, для Навозника любые девки красивые…
— А за тролля можно и по ушам схлопотать!
— Тихо вы, не ругайтесь, я ж не все еще сказал! — Ингви погрозил усыпанным веснушками кулаком особо ретивым и продолжил рассказ, при этом несколько отвлекся от девчонок, зачем-то перейдя к подробнейшей характеристике Смельди Грачихи, жены старшего брата, Скьольда, имевшего весьма красноречивое прозвище — Жадюга. Надо сказать, что и жена его Смельди тоже отличалась этим ценным качеством, и еще было неизвестно, у кого оно проявлялось ярче. Всем памятен был случай, когда Грачиха сгноила в бочках почти всю весеннюю рыбу, не желая тратиться на соль, — этой тухлятиной потом неделю несло по всему заливу. А еще ходили упорные слухи, что на воротах усадьбы братьев всегда сидит раб, высматривающий возможных гостей, и как только кого высмотрит — сразу кричит, а Смельди пинками гоняет рабынь, чтоб побыстрее прятали всю еду, оставив только засохшие корки. Тем гостей и потчует, угодливо улыбаясь да жалуясь на плохие времена.