— Ладно, дядько Сушина, не каркай. Спросил бы лучше у Бутурли — будет еще сегодня работа?
— Вряд ли, — пожал плечами Сушина. — Не будет боле, то я и без Бутурли знаю, вон, гостей-то у причала — раз-два и обчелся. Сегодня уж точно раненько закончим.
— То и славно бы… — под нос себе прошептал Найден, поглядев на дальний берег. Интересно, собрались ли уже девки?
Сушина оказался прав — работы в тот день больше не было. Артельные — кто из ближних селищ — отпросились домой, некоторые ушли с бродцом за рыбой, а Найден, зайдя в шалаш, вытащил с притолочной лесины белую холстинную рубаху с вышивкой-оберегом по подолу и горловине, вымылся до пояса, надел ее, подпоясался красным поясом с узорочьем, кудри частым гребешком расчесал, им же бородку пригладил — ну, хоть куда парень, жених женихом. На ногах — лапти новые, лыковые, к поясу браслетки цветного стекла привязаны, местные браслетки, ладожские, у стекольных дел мастера Твердислава недавно на три щуки выменянные. Браслетки эти Найден не зря взял — девкам дарить, мало ли… Посмотрелся в кадку с водой, лицо ополоснул и, довольный, побежал вниз, к Волхову.
— Эй, дядько Нихряй, как рыбка?
— Да плоховато пока, парень.
— На тот берег не перевезешь ли, за лыком?
— Хо? За лыком?! Ну, садись… Хе-хе… Знаю я твое лыко… Да осторожней, лодку не переверни. Чай, обратно сам доберешься?
— Да запросто, хоть и вплавь.
— Ну, дело твое, молодое…
Истома Мозгляк не напрасно шлялся сегодня с утра по торговым рядам, что тянулись у пристаней, сразу за частоколом. Ко всему приценивался, пробовал, рассматривал, мерял — сукна на зуб пробовал, мед вместе с сотами трескал, аж по усам текло, после еле отмылся, так ничего толком и не купил, зато массу новостей вызнал. И про хазарина Вергела, купца, и про Рюрика-конунга, сразу опосля Купалы вверх по реке с дружиной ушедшего, и про девок, что тайком от родителей хороводы у сопок водят, и про растяпистого варяжского гостя, господина Лейва, что куну от ногаты не отличает, а туда ж — торговать собрался. Нечего ему торговать — молод еще. И про Вадима Храброго — родичем Рюрику приходившегося — тоже узнал Истома. Бесшабашный был Вадим, страшненький, жизнь человеческую, ни свою, ни чужую, ни во что не ставил. Впрочем, то повсеместно было, однако Вадим больше других подвигами безрассудными прославился, да кровью, да удалой злобной лихостью.
Волк — одно слово. И всё этот Вадим воду мутил у словен ильменских, не одно уж побоище вызвал, не одну деревню спалил, и даже не десяток — куда как больше. Правда, Рюрик от него не особенно-то отличался, да ведь Рюрик-то вроде как за порядок стоял, для того его и пригласили, чтоб между собой снова не перегрызться, власть да славу деля: знамо дело — чужой князь, он никому особенно не обязан и ни к чьему роду в сторону большую не склонится. Пусть уж лучше он, чужак, всеми правит, нежели сосед! А вот Вадиму-то это не по нраву пришлось. Правда, и сам Вадим не многим-то был тут люб, всё б ему жечь да грабить, волк — он и есть волк. Про Вадима вполуха послушал Истома, также и про молодого варяжского купца Лейва, исподволь, умело и про других варягов выспрашивал. Тут и вызнал про некоего Олега — Хельги, — молодого варяжского воина, недавно пришедшего из-за моря с небольшой дружиной. Видать, к Рюрику стремился Олег, да запоздал немного. Или — не очень-то и звал его Рюрик, кто знает? Во всяком случае, уходить из Ладоги вслед за Рюриком Хельги-Олег не торопился — жил себе у Торольва Ногаты, местного варяга, видно, решал — то ли податься за Рюриком, то ли самому чем заняться. Ладья у него была небольшая, да справная — ходкая, на пятнадцать пар гребцов, под парусом из красно-белых полос, на носу — чудище, по обычаю варяжскому, правда, чудище это, как к берегу ладожскому пристали, быстрехонько убрали — местных богов не гневить, да и уважение выказать.
— Значит, в раздумьях пока этот Олег-Хельги? — задумчиво сказал Истома Мозгляк. — Ну, стало быть, и нам торопиться некуда. Можно и о себе подумать, не всё о хозяине…
Мозгляк зябко передернул плечами. Хозяин — варяг Дирмунд — был зловещ и страшен. Не внешне — внешность-то у него была самая обычная — рыжий длинноносый парень, — а внутренне. Чувствовалась в нем какая-то злобная нездешняя сила, и силы этой боялся Мозгляк, да и напарник его, Альв Кошачий Глаз, тоже побаивался, хоть и бахвалился, что варяжские викинги никого не боятся.
Значит, можно и своей выгодой покуда заняться. Намечалось тут кое-что… Пройдя городские ворота, Истома Мозгляк прошел мимо детинца, чьи грозные стены из толстых, в три обхвата, бревен внушительно возвышались на вершине холма, обогнул просторную, в несколько домов, да с изгородью, усадьбу кузнеца Изяслава (было слышно, как стучит по наковальне молот), прошел мимо приземистой избы Вячки-весянина и, не доходя до подворья варяга Ульфа Сломанной Стрелы, свернул к невысокому холму, на полуденном склоне которого, в зарослях можжевельника и чертополоха, располагался постоялый двор Ермила Кобылы.
На том постоялом дворе остановился и проживал уже около месяца хазарский купец Вергел со слугами и помощниками. Впрочем, не он был сейчас нужен Истоме. Зайдя в длинный большой дом, освещаемый чадящими светильниками и тусклым пламенем очага, Мозгляк поклонился хозяину и, повинуясь его знаку, молча уселся за стол. Прямо над столом нависала закопченная притолочная балка, увешанная сушеными травами и птичьими черепами, с торца располагался очаг, над которым в огромном котле аппетитно булькало варево. Хозяйский служка принес деревянную кружку с брагой и ячменную лепешку. Истома кивком поблагодарил хозяина. Лицо корчмаря, в полном соответствии с прозвищем, было мосластым и вытянутым, и в самом деле напоминая кобылью морду. Сходство усиливали пегая растрепанная борода и такая же шевелюра, похожая на конскую гриву. Обернувшись, Ермил дал подзатыльника служке и направился к очагу — проследить за тем, как помешивают варево. Мозгляк лениво проводил его взглядом и тут же широко улыбнулся, увидев наконец того, кого, собственно, и собирался здесь встретить. Войдя в корчму, склонился в полупоклоне смуглый черноволосый парень с плоским ноздреватым, словно непропеченный блин, лицом и узкими коричневато-темными глазками. Скуластый, кривоногий, жилистый, в праздничном кафтане из ярко-алой парчи — интересно, по какому такому случаю нарядился?
— Здрав будь, Имат-друже! — сказал Истома. Имат был чем-то похож на него — тоже кругломордый, с выпирающими скулами, только Истома — хлипковатый, тощий, плюнь — и с ног свалится, Имат же — совсем другое дело. Чувствовалась в нем изрядная сила.
— Играем, друже Имат? — Мозгляк вытащил стаканчик и кости.
— Играем, Истома-хакан, — осклабился Имат — старший помощник хазарского гостя Вергела. — Вели хозяину кумыс принести.
— А есть у него? — недоверчиво спросил Истома.
— Есть, — хохотнул Имат. — Вергел-купец два бурдюка ему продал.
— Дело у меня к тебе, Имат… — отпив кумыса и сморщившись, тихо произнес Мозгляк. — Где б поговорить, чтоб никто не слышал? А то, не дай боги, донесут Ильману Карасю, а уж тот-то лиходей известный… Не даст нам дело сделать — виру запросит.