— Я не хожу по улицам ночью, — сказала Таня. — Не имею такой опасной привычки.
— Прости, — смутился Гаршин. — В мое время молодежь была несколько беднее… и романтичнее. Оттого, наверное, что беднее. Да и ночью в городе было, конечно, не так, как сейчас. А ты заметила, что по всем сводкам, даже неофициальным, в последние три года уличная преступность снизилась? И в городе стало гораздо меньше нищих…
— Я заметила, что там страшно. — При этих словах Таню слегка передернуло. — Я просто физически ощущаю, что с наступлением темноты улицы затоплены страхом. А уж о подворотнях и говорить нечего. И раньше так страшно не было. Это, наверное, в нас самих. Мы так напугались за прошлые годы, что стали трусливы.
— Ладно, — сказал Гаршин. — Отвлекись. Так вот, милая моя опасливая сотрудница, довожу до вашего сведения. Машина эта действительно о шести колесах, и действительно это джип, и называется он «Рэйндж Ровер». Точнее, это редкая модификация старого «Рэйндж Ровера», у которого в оригинале колес нормальное число. Особенность этого автомобиля применительно к Москве — в том, что днем ты его на улице не увидишь.
Таня пожала плечами. Мало ли чего днем на улице нет.
— На это обратили внимание ночные извозчики, — продолжал Гаршин, — и от них информация прошла в нашу группу происшествий. А оттуда уже ко мне. Итак, факт номер раз: по ночам на улицах города появляются черные — все черные! — шестиколесные джипы, которые ездят быстро, даже нагло, и их никогда не останавливает милиция. Для себя еще отметим, что «Рэйндж» — машина дорогая, а уж такой и подавно. Их на заказ для арабских шейхов делали. Факт номер два: люди-то в машинах ездят, судя по снимкам… но вот только снимки отщелканы в момент, когда этих людей увидели впервые. Потому что стекла у машин то ли очень тонированные, то ли односторонней прозрачности, что тоже, согласись, любопытно. И факт номер три: у меня записаны номера этих самых машин. И задался я целью выяснить, а чьи же они такие? Номеров у меня четыре разных — значит, и машин этих минимум четыре. Хотя их больше, наверное. Ты знаешь, какой у меня отличный источник в ментовке. На этот раз он меня долго мурыжил, а потом сказал, что номеров таких в природе не существует.
— Что же это за номера такие? — тихо спросила Таня.
— А нормальные московские номера. На машинах они вроде бы есть. А мой источник откопать их не смог. Пропущены они в милицейском компьютере, понимаешь?
— Круто, — сказала Таня. — Как я понимаю, это ты меня пугаешь. Допустим, я испугалась. А ужас наводить?
— Сооружу-ка я нам кофейку. — Гаршин потянулся к стенному шкафу. — А ужас будет, будет… Я тебе сказал, что это задание — признание твоего мастерства в нашем деле?
— Да, да, — кивнула Таня. — Давай я чашки сполосну.
— Чистые вроде, — сказал Гаршин, выставляя на стол банку растворимого кофе, коробку с сахаром и чашки. Потом он нагнулся, и под столом зашипел не успевший остыть электрический чайник. После одного знаменательного пожара электронагревательные приборы были в редакции под строжайшим запретом. На случай внезапного обыска для чайника оборудовали специальную нишу в деревянном фальшборте, заслоняющем батарею отопления. Как в шпионских романах — с потайной дверцей, открывавшейся нажатием в строго определенном месте.
— Так вот, — продолжил Гаршин, добывая из стаканчика с карандашами и ручками чайную ложечку. — Тебе пора расти. Бегать за привидениями и восхищаться экстрасенсами — это для тебя уже детский уровень. Нужно брать покруче. В конце концов, слабакам и шизофреникам в аномальной журналистике не место. Место в ней умным, эрудированным, уравновешенным и самую малость стебанутым. Как раз таким, как мы с тобой. Но здесь, чует мое сердце, понадобится женская рука. Объяснить почему?
— А то! — сказала Таня. — Туман же сплошной.
— Понимаешь, — Гаршин честно глядел Тане в глаза, — дело крайне непростое. Загадочные силы в нем замешаны. И силы эти странные попали в такую ситуацию, когда дальше отмалчиваться и прятаться им вредно. Того и гляди, мы напишем о них черт знает что. Куда удобнее взять нашего человека и рассказать ему ровно столько, сколько им выгодно. Плюс навернуть полкило лапши на каждое ухо. А грамотно организованные пи-ар [2] — это в первую очередь грамотно подобранные уши для развешивания лапши. Смекаешь?
— Не маленькая! — почти всерьез надулась Таня.
— Очень хорошо, — кивнул Гаршин, бросая в чашки сахар. — Тогда должна понять, что, если пойду я, они будут напряжены. Потом, меня кое-кто еще помнит по старым временам… А если явится девочка симпатичная, ресницами похлопает — вот как у тебя это замечательно получается, — они и расслабятся. И лапши тебе, конечно, повесят на уши не по полкило, а по целому пуду. Но ты наверняка уловишь женской своей интуицией то, чего не замечу я. И уясни позицию: у газеты на них вроде как компромат, но они сами первые на нас вышли и сами заявили, что хотят все объяснить…. Понимаешь этику ситуации?
— Кто «они»? — спросила Таня. — Ты забыл сказать, кто они.
— Да? — удивился Гаршин. — Ну, а как ты себе это представляешь? Что я тебе скажу? Я что — знаю, что ли, кто они такие? Да я понятия не имею. Но судя по тому, что за человек мне позвонил… В общем, ты только напиши. А мировую известность я твоему материалу гарантирую. До тебя доходит или нет, что нам на крючок попалась настоящая спецслужба?
— Вскипело, начальник, — сказала Таня. И Гаршину ее тон показался не особенно дружелюбным.
* * *
Тактический класс так и остался классом, только доску поменяли на дорогой многофункциональный экран. И сидели охотники за обыкновенными партами. В таких вещах Школу заставляли экономить. Она и так поедала слишком много денег.
Но проще один раз потратиться на Школу, чем позволить тварям беспрепятственно выходить в город.
Мастер сидел на столе, уперев ноги в батарею, и смотрел в окно. «Вторая» сыпалась по лестнице вниз, но даже сквозь ее страшный топот слышно было, что Боцман с Крюгером опять спорят. Пять минут назад они чуть не подрались, — только грозный окрик Хунты удержал охотников от мордобоя.
— Ну? — спросил Мастер Зигмунда.
— А чего ты от меня, собственно, хочешь?! - разозлился вдруг Зигмунд. — Что я тебе скажу такого, чего ты сам не знаешь?
— Погоди. — Мастер зажмурился. — На полтона ниже, пожалуйста. И спокойненько мне ответь — что с людьми?
— А сам ты не знаешь? Охренели люди. Просто охренели, вот и все.
— Интересные термины использует психиатрия.
— Я не психиатр, — надулся Зигмунд. — Я психолог.
— А мне плевать, — с неожиданной злобой сказал Мастер. — Ты все равно больше не профессионал. У вас уже через три года простоя — дисквалификация. Но ты мог бы помочь. А ты не хочешь.