— Стоять! — крикнул Рэмбо твари, потихоньку двигавшейся к нему. «Да, Мастер, я был к тебе несправедлив. Ты не хотел нашей гибели. Ты ничего не рассказал молодым охотникам, потому что вычеркнул их из своих планов вообще. Надо же — в Штабе твари! Конечно, в такой ситуации ты можешь довериться только ветеранам. И именно их ты поведешь в бой. А «Четверку» пустишь на какой-нибудь отвлекающий маневр. Прости меня, Мастер! Какой же я был урод! И сам себя угробил… Ох, мама… Спокойно, Леха! Только спокойно!»
— Давай поговорим, — предложила тварь и сместилась еще на шаг. Рэмбо почувствовал, как мелкие иголочки закололи кожу. Пора!
Он прыгнул вперед так резко, что тварь не успела даже шевельнуться. Рэмбо наподдал ей плечом под ребра, и тварь, раскинув лапы, полетела вверх тормашками. Рэмбо тоже не удержался на ногах. Перекатившись, он вскочил, метнулся к окну и раздернул шторы. «Так и есть, броня! Глухая рама, не открывается. Но подоконник низкий, площадь остекления большая. Попробуем!» Тварь ворочалась в углу, пытаясь встать. «Твердая, зараза! Все плечо об нее отшиб. Значит, у нее мягкие ткани как деревяшка. А мышцы — как сталь. Что я ей сделаю с этой зубочисткой?» Рэмбо взял разбег, насколько позволяла обстановка, и, изо всех сил оттолкнувшись от стены, бросился в окно. На таран.
Удар был страшен. Рэмбо взвыл от боли, но ему показалось, что стекло чуть подвинулось в раме. Он отскочил для разбега снова.
— Не надо! — закричала тварь, с трудом разгибаясь. — Подожди, сынок! Не надо!
Рэмбо снова врезался в стекло так яростно, что едва не потерял сознание. Тряся головой, он нетвердыми шагами отошел к стене, сделал несколько глубоких вдохов и изготовился к новой попытке. «Кажется, чуть-чуть стекло в раме ходит. Ну, еще!»
Бац! Рассчитанное на попадание автоматных пуль и осколков гранаты, стекло болезненно реагировало на мощные удары по большой площади и опять немного сместилось в раме. Рэмбо весил шестьдесят восемь кило, но это были сплошные мускулы, а сейчас еще и злость.
— Ты убьешь себя, мальчик! — взмолилась тварь, не двигаясь с места. — Подожди, я тебя не трону! Мы обо всем договоримся! Не надо!
Рэмбо у стены рычал и тряс головой. Перед глазами все плыло. Справа что-то щелкнуло. Дверь! Рэмбо повернулся было, но дверь уже закрылась. И на пороге стояла еще одна тварь, гораздо мельче первой, но от этого не менее опасная, потому что Рэмбо снова оказался в активной зоне. У него задрожали руки.
— Мы ничего тебе не сделаем, — сказала мелкая тварь. — Нам просто нужно поговорить. Мы зададим тебе несколько вопросов, и ты выйдешь отсюда так же, как и пришел. — Тварь ползла к Рэмбо осторожными шажками, сокращая расстояние и наращивая давление.
Рэмбо собрал волю в кулак. И на какое-то мгновение ему удалось оттолкнуть активную зону. Перестало колоть невидимыми иголками кожу, пропало ощущение холода в позвоночнике. Он распрямился и повернулся к твари лицом.
— Меня зовут Рэмбо, — сказал он твари. — Я охотник.
Тяжелая, хорошо сбалансированная финка, брошенная сильной и умелой рукой с расстояния в два метра, вошла твари в глаз по самую рукоять и опрокинула ее на спину. Нелюдь шмякнулась об пол с таким грохотом, будто уронили сейф в полтонны весом.
— Не скучай, папаша! — весело крикнул Рэмбо оцепеневшему хозяину кабинета. — Я скоро вернусь! — и бросился в окно.
Стекло лопнуло вдоль, и Рэмбо с радостным воплем «Х-ха-а!» вылетел на свободу. Но стекло было таким массивным, что от удара Рэмбо развернуло спиной вниз. Он попытался выправить положение, чтобы приземлиться на ноги, и в последнюю долю секунды понял, что не успевает. Прямо под окном медленно заезжал на парковку джип, съедая ту малую толику высоты, которая могла бы Рэмбо спасти. Пролетев несколько метров, охотник буквально сел на край металлической крыши машины, в жестком ее месте, над центральной стойкой. Это был смертельный удар, и, опрокидываясь на спину, Рэмбо уже не увидел, как сверху, попадая ему точно поперек горла, медленно-медленно падает большой осколок толстого бронированного стекла.
На стоянке Мастера встретило радостное завывание Кармы. Собака так обрадовалась, что попыталась вылезти хозяину навстречу через открытое на треть окно. Когда Мастер уселся и захлопнул дверь, псина тут же полезла целоваться и не успокоилась, пока не вылизала ему лицо до стерильной чистоты. Мастер, смеясь, обнимал зверюгу за мощную шею, почесывая ей за ушами, а сам невольно прислушивался. Сегодня почти неуловимая истерическая нотка сопровождала каждое его слово, каждое движение, а теперь прорывалась и в смехе.
— Кажется, сегодня я все-таки сорвусь, — объяснил Мастер Карме. — А ты как думаешь? Может, обойдется, а?
Псина, нализавшись всласть, уселась на заднем сиденье, тяжело дыша после бурных приветственных ласк. Она была счастлива.
— Погулять не хочешь? — спросил Мастер, кивая на сугробы за окном. Собака не отреагировала. Она прекрасно отличала утвердительную интонацию от вопросительной и, услышав вопрос, сама решала, чего ей хочется. Такое вполне человеческое поведение Кармы частенько приводило непосвященных в благоговейный трепет. Мастера удивление людей забавляло. Он-то знал, что собака запросто различает высоту звучания в 1/8 тона. Если такие способности помножить на характерную для кавказки самостоятельность, появится возможность полноценного общения с собакой. Действительно как с человеком. Вот только нужно еще добиться того, чтобы псина, услышав приказ, не делала вид, что принимает его за вопрос. Пресловутая инициативность и независимость кавказов чересчур легко вырождается у них в привычку всех и вся посылать на хрен.
— Как хочешь, — сказал Мастер, доставая из бардачка пачку сигарет, распечатывая ее и невоспитанно выбрасывая обертку в окно. Ехать в Школу не хотелось. Все и так шло нормально, «Вторая» приняла дежурство и ждала сводку из Штаба. Можно было вернуться домой, но там совсем недавно была Таня. Девушка с безумным взглядом и резкими движениями, мучительно пытающаяся оставаться нормальной, обычной, привычной… Ставшая такой утром, но уже не нужная, потому что мазохистский эксперимент завершился. В руках у Мастера были две мертвые кляксы, на руках — насмерть перепуганная женщина с амнезией, а в голове — полный сумбур. Да, он мог не вмешиваться и просто отдать Таню Доктору, пока она еще была зомби. Но Мастер нес за нее ответственность, истоки которой сам не мог понять. Во всяком случае, он не позволил бы, чтобы в Таню стреляли. А такой исход захвата был вполне реален. И Мастер сделал все лично, потеряв при этом безвозвратно какую-то частицу себя. Сейчас он особенно глубоко понимал слова Тима о том, что, когда история завершится, он уже не будет прежним человеком. Давно просчитанная умом метаморфоза началась внезапно, и, чем глубже Мастер погружался в нее, тем острее чувствовал, что сил ему не хватает.
«Все-таки нужно ехать в Школу. Запереться в кабинете, выпить двести граммов снотворного, рухнуть на диван и спать до вечера. Потом выйти на расчистку и там расстрелять всю накопившуюся ненависть по тварям. Рядом будут свои — Хунта, Бенни, Зигмунд, — и все утрясется».