От такой ханжеской скромности, у меня только что не отвисла челюсть. Мало того, что она полдня мерила мои подштанники, потом с сестрой незваные заявились в баню, а теперь ей поднять до колен рубашку стало стыдно!
— Выше, выше поднимай, а теперь ложись на спинку!
Марья исполнила все, как велела мать, легла по середине лавки, сжала ноги и зажмурила глаза.
— Так, матушка?
— Ножки-то не сжимай, а разбросай немного. Ну, что ты, божий человек, столбом стоишь, давай начинай!
Меня от такой простоты даже передернуло:
— Что значит начинай! Вы что так и будете обе здесь стоять?!
— Куда же мне идти, это чай мое дитя! — ответила мать. — Сердце за нее разрывается! Ты, божий человек, давай, делай свое дело, а мы с Дашуткой посмотрим, кабы чего плохого не вышло!
— Я вам посмотрю, вы еще груповуху мне предложите, что здесь за секс-шоу! А ну марш обе за печку и не сметь подглядывать!
Матушка растерялась и попятилась.
— Что ты, что ты, божий человек, зачем же сердиться. Мое чай дитя, у меня за него и сердце болит. Что дурного если мы с дочкой посмотрим.
— Идите, идите, а то вообще ничего не получится!
Попадья, а за ней и Дарья, уныло поплелись за печку. Я остановил младшенькую.
— Свечку оставь, она мне пригодится.
Она передала мне свечу и исчезла вслед за матерью, Я подошел к дефлорируемой девственнице. Марья лежала, крепко зажмурив глаза и не шевелилась.
— Что, страшно? — ласково спросил я.
— Страшно, — ответила она.
— Может быть, тогда не стоит сегодня, как-нибудь в другой раз?
— Не, пусть, чего уж, — с тяжелым вздохом, ответила она.
Ощущения от того что тут происходит, у меня было не самое приятное. Да и девушка нравилась мне меньше матери и сестры. Однако нужно было выполнять обещание, и я лег рядом. Марья сжалась и немного отодвинулась с середины лавки.
— Ты расслабься, — попросил я, но она мудреное слово не поняла и приоткрыла левый глаз пытаясь понять что я от нее хочу.
— Ляг свободнее и ничего не бойся, — поправился я. — Я постараюсь осторожно.
Теперь передо мной встал вопрос, целовать ее или нет. Все-таки она вроде как клиентка и никакие чувства нас не связывают, с другой стороны она девушка, значит существо деликатное, требующее ласки. Это обстоятельство и решило проблему.
Я обнял Марью за плечи, приподнял и поцеловал в губы. Она неожиданно для меня ответила, причем, вполне горячо и умело. Это было странно.
— Убери свечу, мне свет глаза режет, — попросила она, когда кончился наш долгий поцелуй.
— Ладно, — согласился я и задул светоч.
Теперь в полной темноте она повела себя совсем необычно, вдруг обняла меня с такой страстью, что я невольно поддался на порыв и ответил тем же. Теперь я целовал ее безо всякого внутреннего насилия.
— А больно не будет? — громко спросила она, притягивая меня к себе.
Ответить я не успел, она вдруг пронзительно вскрикнула. Причем совершенно не по делу, мы с ней еще только обнимались.
— Маруся, ты как? — дрожащим голосом спросила из-за печки мать.
— Ничего матушка, терплю, — ответила та голосом жертвы, — такая видно наша женская доля!
Я уже понял, что происходит, и ломать ей игру не стал, зато сам стал действовать безо всякой опаски. Скоро предположение подтвердилось. Если девушке и было больно то не сейчас, а много раньше. Она оказалась не только страстной, но и вполне умелой для своего времени. Во всяком случае, скоро вошла в такой раж, что мне стало неловко перед слушательницами. Не знаю, что думали родственницы за печкой, слыша ее стоны, надеюсь, не подозревали меня в садизме и вивисекции.
— Еще хочу, — тихо в самое ухо, сказала Мария, когда я оставил ее в покое.
— А как же Даша?
— Нашел о ком думать, подумаешь царица! — небрежно ответила она. — Ей и без тебя такого добра хватает!
Я принял информацию к сведению, но чтобы не провоцировать новый скандал, благоразумно потянул девушку с лавки. Она неохотно встала.
— Все? — подала голос мать. — Как ты, милая?
— Ой, матушка, что вы такое спрашиваете, у меня все так болит! Нежели все женщины такие муки принимают?
Мать скорбно хмыкнула, подтверждая скорбное предположение дочери. Теперь держать матушку с Дарьей за печкой не имело смысла, и я разрешил им вернуться на нашу половину. Младшая опять вздула угли и зажгла свечу. Зачем это им понадобилось, я понял только после того, как они начали рассматривать перину. Как говорится, доверяй, но проверяй! Однако к разочарованию младшей сестры, у старшей с невинность оказалось все в порядке. Все положенные следы были налицо. Когда и как Марья успела их оставить, я так и не понял.
— Доченька, умница моя, — сказала умиленная матушка и приняла безгрешное чадо в свои объятия.
Что доченька действительно умница, я теперь тоже не сомневался. Мне осталось проверить, как будет выкручиваться младшая. Взоры обеих дам, прошедших тяжкое испытание, остановились на ней, бледной и испуганной. Во всяком случае, свеча в ее руке заметно дрожала.
— Теперь ты, Дашутка! — сказала мать и открыла ей свои объятия. Страдалица, вскрикнула и не преминула укрыть пылающее лицо на мягкой материнской груди. — Что делать, придется и тебе через это пройти! Может Господь смилостивится над нами, и ты станешь матерью Спасителя!
— Нет, мама, нет, я боюсь! — ответила дочь, прижимаясь к матушке. — Мне стыдно!
— Ничего, ничего, такова наша женская доля. И мне было стыдно, но что поделаешь, смирилась и вас с Марьюшкой родила! Иди, ложись…
— Вы может быть, сначала меня спросите? — поинтересовался я. — Кажется, и я в этом деле тоже участвую! Вы что думаете, я вам… ну в общем, мне тоже нужно отдыхать, так что сеанс откладывается. Пусть Даша сегодня спит спокойно!
Дарья не поняла, что откладывается, но мысль уловила и тотчас отступила от матери. Свеча в ее руке дрожать перестала.
— Как это спать! Мама, ну почему, всегда так! Машке всегда все самое лучшее! Я разве виновата, что моложе ее на два года!
— Какие два года! — вскинулась Мария. — Ты, сестричка, видно считать разучилась! Я тебя живо научу!
Она уже уперла руки в бока и выставила вперед ногу. Пришлось мне броситься на амбразуру.
— Все, все! Больше ни слова. Вы обе, марш за печку, а ты, Дарья, ложись на лавку, — закричал я, представляя, что сейчас здесь начнется. Надо так надо! Нам ли большевикам бояться трудностей! Родина скажет надо, коммунисты ответят — есть! Дадим стране угля хоть мелкого, но много!
Нет, не по Сеньке оказалась эта шапка! Проснулся я совсем поздно и тотчас побежал на двор. Нужда заставила. Выскочил из избы и кинулся, было, на зады в укромное место, а тут возле крыльца сидят на завалинке в ряд девицы и смотрят на меня во все глаза. Пришлось как человеку деликатному и воспитанному, умерить пыл и пойти тихим шагом, так, будто просто вышел прогуляться. Иду, а сзади четверо крестьян с вилами пристроились. То ли охраняют, то ли конвоируют.