— Могу дать полтину московками, — предложил я, — и то много будет.
Сотник картинно удивился моей жадности, презрительно сплюнул себе под ноги и решил:
— Тогда езжай туда, откуда приехал.
Я не стал спорить и, развернув коня, поехал к выходу.
— Эй, — окликнул он, когда увидел, что я собираюсь подчиниться, — хорошо, давай десять рублей.
Я, не оборачиваясь, отрицательно покачал головой.
— Сколько дашь? — крикнул он мне вслед, видимо, решив, что лучше получить хоть что-то, чем ничего.
— Ефимок, — через плечо ответил я, останавливая коня. Хотя это тоже была несуразно высокая плата. В ефимке было больше пятнадцати граммов чистого серебра. Название этой монеты, пользовавшейся в Западной Европе большим распространением и бывшей популярным платежным средством на Руси, ведет свое происхождение от серебряной монеты, впервые выпущенной графами Шлик в Иоахимстале. Эти «иоахимсталеры» сокращенно стали называть «иохимами» и «талерами». Первое название удержалось в наших «ефимках».
Сотник размышлял, видимо, боясь продешевить, а я оставался на месте, рассчитывая все-таки с ним договориться. Иначе мне бы пришлось слоняться вокруг города в поисках дешёвого проезда, чего в тот момент ужасно не хотелось. Тем более что я был частично сам виноват в том, что привлек к себе внимание — вырядился, как пижон. Наконец стрелец все-таки откликнулся на предложение:
— Две, две ефимки!
— Одну, не хочешь, найду место, где пропустят и за московку.
— Ладно, пусть будет по-твоему, — тут же согласился он.
— Пусть твои стрельцы проведут моего слугу, тогда и разочтёмся, — сказал я, не спеша лезть в карман за деньгами.
Парень распорядился, и давешний стрелец отправился за Кнутом.
Я подъехал к сотнику. Парень был доволен своим «коммерческим» успехом, нагловато улыбался:
— Как ты в такие молодые годы и уже сотник? — спросил я.
— По заслугам, — скромно ответил он.
— И чем заслужил?
Сотник задумался, видимо, вспоминая совершенные ратные подвиги, потом сказал:
— Это не твоего ума дело, заслуги у меня тайные, — после чего замолчал и перевел разговор на безопасную для себя тему. — Сам-то в Москве раньше бывал или впервой?
— Бывал, даже жил, — ответил я, понятно, не уточняя, когда.
Мы оба замолчали и ждали, когда стрелец проведёт моего оруженосца. Наконец, они показались в воротах.
— Вот твой слуга, давай деньги.
Я дождался, пока Ваня Кнут подъедет, и отдал сотнику серебряный талер. Он его осмотрел, подкинул его в воздух, поймал, попробовал на зуб и остался доволен.
— В стрельцы не хочешь пойти? — неожиданно предложил он.
— Нет, я на царёву службу хочу.
— Коли сторгуемся, смогу помочь, — неожиданно предложил он. — Ты дворянин?
Вопрос был для меня довольно скользкий, но я уверено ответил:
— А то!
— Подожди меня в корчме, как освобожусь, потолкуем.
— А где здесь корчма?
— Как выйдешь из ворот, сразу увидишь. Скажешь корчмарю, что ты от Фёдора Блудова, он тебя уважит. Меня здесь всяк знает!
— Слышал про Блудовых, славный род, — польстил я сотнику.
Действительно, такая фамилия мне где-то попадалась, кажется, какой-то Блудов был среди знакомых Пушкина.
— А ты сам из каких будешь? — поинтересовался Блудов.
Я назвался.
— Не слыхал, вы куда приписаны?
— К Костромской губернии, — наобум Лазаря, сказал я.
— А мы из Литвы. Нашему роду без малого шестьсот лет. Дед мой вписан в вечное поминание в синодике Успенского собора! — с гордостью сообщил Фёдор.
— Ишь ты! — уважительно сказал я, а сам подумал: — А ты, славный потомок, на дорогах взятки вымогаешь.
— Ладно, — кончил он разговор, — иди в корчму, подожди там, я скоро буду.
Мы с Кнутом въехали через внутренние ворота в город. Правда, городом здесь еще и не пахло. Около вала стояло всего несколько рубленных изб, дальше начинался пустырь, и только вдалеке были видны какие-то строения. В одном из местных домов и была корчма или трактир, я так и не знаю, чем они, собственно, отличаются друг от друга.
Оставив лошадей у коновязи, мы с пареньком зашли внутрь. Заведение было из дешевых, примитивно меблировано самым необходимым — столами и скамейками. Мы прошли в глубь зала и сели за общий стол. Тут же возник пузатый корчмарь в засаленной поддёвке. Я передал ему привет от Блудова, но это не произвело на него никакого впечатления. Не похоже было на то, что сотник Фёдор очень популярен в народе. И только тогда, когда я сделал хороший заказ, удовлетворённый хозяин безо всякой рекомендации сделался любезен и даже вежливо нам улыбнулся…
Как во все времена на оживлённых московских перепутьях, в корчме было многолюдно, и, как всегда, присутствовал криминальный душок. Я это сразу почувствовал, ощутил, как говорится, на подсознании. Моя богатая одежда тотчас привлекла внимание, и вокруг стола началось броуновское движение лохотронщиков.
— Девку желаешь? — таинственным голосом спросил оборванный мужичок с хитрым выражением лица. — Хорошая девка, в большом теле! Вот такая! — показал он необъятную руками девку. — По дешевке уступлю!
Продажную девку я не пожелал. Следующий хитрован предложил сыграть с ним в зернь, обещая фантастический выигрыш. Потом подкатился «валютчик» и начал уговаривать поменять серебряные ефимки на медные московки. Сомнительного вида пьяный монах потребовал пожертвовать деньги на неведомый собор. Объявились даже «люди не местные, люди приезжие», у которых в сыром овраге голодные дети умирают без куска хлеба. Короче, всё было как обычно, по-московски.
Наконец корчмарь принес заказ и по моей просьбе отогнал от нас любителей легкой наживы. Еда у него оказалась плохой, несвежей и невкусной, а водка слабой и воняла сивухой. Мы с Ваней уже устали сидеть за столом, а сотник все не появлялся, и я начал подумывать отказаться от его сомнительных услуг и ехать своей дорогой. Вдруг дверь в помещение широко, со стуком распахнулась, дверной проем закрыло большое тело, и с порога рявкнул густой бас:
— Хозяин, водки и закусить!
Я обернулся. В дверях заведения, широко расставив ноги, стоял никто иной, как утерянный мной дорогой друг, бывший басурманский пленник, мамелюк, янычар, самозваный поп Алексий! Был он все в той же, что и раньше, рясе, окончательно порванной и запачканной, с нечесаной бородой и всклоченной гривой волос.
Отец Алексий принадлежал к категории людей, у которых всего очень много: тела, мощи, простоты, дурости, чистоты, верности. Когда он дрался, то трещали чужие черепа, когда каялся в грехах, то звенел его собственный лоб. Мы познакомились с ним в тяжелую для меня минуту — случайные соседи по постоялой избе, проезжие купцы пытались захватить меня в плен, чтобы выдать казакам, с которыми у меня возникли кровавые счеты, за обещанную премию. Поп активно вмешался в события на стороне слабого, т. е. моей. Совместными усилиями мы купцов отлупили, после чего познакомились, подружись, вместе путешествовали и терпели всевозможные беды.