Короче говоря, это был один из видов тогдашнего лохотрона.
Игра шла вяло. Ведущий лениво бросал кости, проигрывал и с тяжкими вздохами отсчитывал партнеру медные московки.
— Ну, получи, видать, опять твое счастье, — каждый раз объявлял он, старательно не глядя в мою сторону.
Везунчик, напротив, задорно мне подмигивал, предлагая вместе насладиться своим счастьем. Шел немудрящий процесс втягивания лоха в игру.
— Вот везет, так везет! — очередной раз выиграв, воскликнул он и от щедрой души предложил: — Хочешь попробовать?
Я отрицательно покачал головой и подозвал полового.
То, что в зернь играли открыто, говорило о падении авторитета власти. В преддверии больших политических перемен каждый начинал делать, что ему вздумается.
— Чего изволите? — спросил засаленный половой, наконец обратив на меня внимание.
Я заказал сбитень и калач.
Парень демонстративно удивился такому ничтожному заказу, но, оценив мою относительно приличную, новую городскую одежду и дорогое оружие, от дальнейших комментариев воздержался. Везунчик между том заказал белое, искусник бросил кости, и все они легли именно белой стороной.
— Ну, получи, видать, опять твое счастье! — сообщил он спарринг-партнеру и отсчитал очередные десяток московок.
— Вот везет, так везет! — сообщил тот мне. — Садись играть, деньги даром раздают!
— Ладно, — согласился я, — давай сыграем, только втемную.
— Это как? — заинтересовался ведущий.
— Ты не будешь знать, сколько я ставлю.
— А как ты обманешь?
— Зачем же мне тебя обманывать? Я держу деньги в кулаке, ты выиграл, они твои, я выиграю, ты мне платишь столько, сколько я заказал. Все свидетели, — указал я на посетителей.
— Давай, — подумав, согласился он. — Заказывай.
Сколько я понимал в технологии таких игр, пару раз мне дадут выиграть, а потом, когда я проглочу наживку, начнут раздевать. Я покопался в недрах кафтана и выставил вперед кулак с монетами.
— Бросай, мои белые!
Искусник бросил и тотчас огорченно воскликнул:
— Эх, опять проиграл, ну, видать, такое твое счастье. Показывай, сколько заказал.
Я разжал кулак и тут присвистнул не только шулер, но и его партнеры.
— Круто играешь, — со светлой надеждой на будущее сказал он. — Ладно, получи свое, договор дороже денег.
Набрать пять ефимок шулерам оказалось сложно, пришлось вывернуть все карманы. Зато глаза теперь зажглись отраженным серебром светом.
— Заказывай! — торопливо сказал он, обмениваясь красноречивым взглядом с товарищами.
Денег на игру у них больше не было, так что рассчитывать на выигрыш мне не приходилось. Я опять покопался в кафтане и выставил над столом кулак.
— Бросай, мои белые!
Игрок бросил кости. Теперь все они упали черной стороной вверх.
— Не всегда тебе счастье, — довольно сказал он, — ну, да ничего, еще отыграешься!
— Вот беда-то, какая, проиграл, — огорченно сказал я, — видать, теперь тебе повезло! Ну, да уговор дороже денег, получи выигрыш.
— Это чего? — недоуменно спросил шулер, беря двумя пальцами потертую медную московскую деньгу.
— Выигрыш, — доброжелательно пояснил я.
— Нет, так не пойдет, — сердито воскликнул он, бросая монету на стол. — Ты почему так играешь?
— Как? — не понял я. — Что ты хочешь, раз тебе выпало, раз мне — все справедливо. Сам же говорил: «уговор дороже денег».
— Тогда почему ты только одну деньгу поставил?
— А что, разве был уговор, сколько ставить? Захотел бы, и полушкой играл.
— Давай еще сыграем на отыгрыш. Только теперь в открытую.
— Давай, — миролюбиво согласился я, — только если зернь бросать буду я.
— Почему?
— Потому что это у тебя слишком ловко получается, то все черные ложатся, то белые. Слишком хорошо играешь, а у меня лягут так, как Бог даст.
— А вдруг и ты хороший игрок? — засомневался он.
— Не игрок. Да ты, небось, сам всех игроков по Москве знаешь.
Шулер подумал и решил рискнуть:
— Ладно, бросай.
— Сначала поставь заклад, — потребовал я.
Против этого игрокам возразить было нечего. Опять поднялась суета, и с привлечением заемного капитала команде удалось набрать необходимую сумму. Вокруг стола собралась топа болельщиков. Все ждали, как я выброшу зернь. Я потряс кости в руке, загадал, что если проиграю, то все у меня будет благополучно, и бросил их на стол. Выпала одна белая, две черные. Вокруг раздался облегченный вздох.
— Есть, знать, справедливость, — проворковал шулер, возвращая свои деньги. — А я уж на тебя нехорошее подумал. Еще играть будешь?
— По-черному? — пошутил я.
Игроки вежливо улыбнулись.
— А я так у тебя ничего и не выиграл, — пожаловался шулер.
— Как же не выиграл, а вот эту московку, — указал я на медную монету, по-прежнему лежащую на столе.
В этот момент половой принес мой заказ. Я откусил от сдобного калача и запил сбитнем, напитком, изготовленным из воды и меда с добавлением пряностей.
— Сам-то ты из каких будешь? — полюбопытствовал шулер.
Пришлось опять пересказывать сказку о литовском происхождении, оправдывающую плохое произношение.
— Слышно, в Литве наш царевич спасся? — поинтересовался один из игроков.
Я молча, но со значением кивнул. Этого хватило, чтобы новые знакомые принялись обсуждать права престолонаследия и необыкновенную удачу, что наследник законного государя остался в живых. Удивительно, но, несмотря на мощную контрпропаганду, которую вел еще Борис Годунов, никакого сомнения в чудесном спасении царевича не высказывалось.
— Вранье все это, — вмешался в разговор молчащий до этого солидного вида человек с седеющей бородой и выпуклыми глазами, — никакой он не сын царя Ивана, а самозванец, и зовут его Григорий Отрепьев. Родился он от сына боярского, Богдана Отрепьева. Отец еще в малолетстве отдал его сюда в Москву в холопы боярам Романовым. Он сначала жил у князя Бориса Черкасского, да тогда и придумал, что он, мол, царевич. О том проведал царь Борис, велел его сыскать. Гришка-то быстренько постригся в монахи и пошел из одного монастыря в другой. А когда попал в Чудов монастырь, его приметил патриарх Иова, прознал, что он грамотный, и взял к себе для книжного письма. А Григорий и там не бросил похваляться, что-де, он настоящий царевич и быть ему царем на Москве. Опять дошло до Бориса, и он в другой раз приказал его сыскать и сослать под присмотром в Кириллов монастырь. Только Григорий не дался, успел бежать сначала в Галич, оттуда в Муром.