Понятно, что такое сложное вооружение требовало большой и длительной подготовки, тем более крестьянам, не имеющим никаких навыков обращения с техникой. Поэтому пришлось ограничиться более простым, примитивным оружием, вроде луков. У Морозовых в хозяйстве нашлась пара франкских мушкетов, но таких тяжелых, что взять их с собой я не решился. Потому пришлось ограничиться одной трофейной пищалью, которая мне досталась после разгрома казаками чумной санитарной экспедиции.
Оружие это имело не боевой, а скорее устрашающий характер. Как я ни тренировался, даже в самых спокойных условиях зарядить пищаль мне удавалось только за две минуты. Зато стреляла она с таким грохотом, извергала столько дыма и пламени, что любо-дорого поглядеть. Поэтому наши ратники относились к пищали с повышенным уважением и наблюдали за моей огневой подготовкой с почтительного расстояния.
Однако пора вернуться к началу нашей экспедиции. Утром назначенного дня отряд собрался во дворе боярского дома. Проводить нашу «рать» высыпало все село. Рыжая боярыня стояла на высоком крыльце, осеняя нас крестными знамениями, священник местной церквушки служил молебен, размахивал кадилом и пел какие-то соответствующие моменту псалмы, крестьяне заворожено смотрели на своих вооруженных до зубов родственников.
Наконец пеше-конный отряд тронулся в путь. Как водится, завыли бабы, ребятишки с криками побежали впереди колоны, и поход начался.
Впереди на боевых конях ехали «отцы-командиры», т. е. мы с Кузьмой Мининым, за нами, колонной по два, восемь конников на трофейных казацких лошадях. Остальное воинство продвигалось с рогатинами на плечах пешим ходом, зато в едином железном строю.
Дело с оснащением отряда лошадьми осложнялось тем, что начиналась пахотная страда, и все наличное «тягло» было занято на «ораторском поприще», т. е. пахоте, и на такое баловство, как спасение боярских детей, не нашлось лишних скакунов. Кстати, их, этих «скакунов», не было и в природе. Неказистые, большей частью колченогие крестьянские савраски под седло не годились, как говорится, по определению. Это удлиняло и усложняло экспедицию, что мне активно не нравилось. Однако ни я, ни сама боярыня Наталья Георгиевна не смогли преодолеть саботаж управляющего и крестьян. Как только мы начинали требовать приличных лошадей, начиналась самая настоящая бодяга, прикидывались такими бестолковыми, что ни от кого невозможно было добиться ничего вразумительного.
Однако, в общем, выглядели мы если и не очень грозно, то вполне организованно — сказался «курс молодого бойца», пройденный деревенскими увальнями. Конечно, никакой единой формы и нормальных доспехов у наших ратников не было. Срочно дворовыми девками были пошиты тигиляи, самый дешевый русский доспех XVI века, заимствованный у татар: длиннополый распашной кафтан с высоким стоячим воротником на толстой, простеганной подбивке, в которую вшивались обрывки кольчуг и всякие бляхи. Минину, как будущему спасителю отечества, и, естественно, себе, я со скандалом вытребовал у прижимистой домоправительницы кольчуги и шлемы, чтобы мы с ним хоть как-нибудь походили на «витязей».
Дождей последние дни было мало, дороги почти просохли, и продвигались мы относительно быстро. Впрочем, скоро начались проблемы. Дело шло к лету, солнце шпарило немилосердно, и наши воины начали потеть в своих ватных тегеляях.
Пришлось останавливаться на привал и позволить им их с себя снять.
Теперь мои ратники, навьюченные свертками одежды, больше походили не на солдат, а на туристическую группу. Зато двигаться мы стали быстрее и до полудня прошли пятнадцать верст. Однако на этом наш поход в этот день кончился. После обеда, сколько я ни требовал идти дальше, волонтеры на призывы никак не реагировали. Вернее будет сказать, волынили и придуривались.
— Полно ругаться, пусть отдохнут, — вступился за крестьян Кузьма. — День жаркий, а мужики к пешему ходу не привыкшие. Случись что, какие из усталых людей будут воины.
— Так мы и за неделю не доберемся до места, — сердито ответил я.
— У нас на Руси просторы великие, не то, что у вас в Ливонии, потому наш народ никогда и не торопится. Все одно, сколько не спеши, до края царства не дойдешь, — популярно объяснил Минин.
Мне осталось махнуть на все рукой и, чтобы успокоиться, отправиться на конную прогулку. Мой «калмык» застоялся в конюшне и с удовольствием взял в галоп.
Дорога, по которой мы ехали, была мне незнакома. С Натальей мы сюда шли не торным путем, а пробирались околицами. Теперь же, с вооруженным отрядом, можно было, по крайней мере, не бояться нападения мелких хищных банд. За себя я не опасался: на хорошем коне, в стальных доспехах, с прекрасным оружием отбиться или, в крайне случае, ускакать не составляло большого труда.
Внезапного нападения я не боялся. По обочинам дороги проходили широкие вырубки, гарантирующие от засад. Гарцуя на «калмыке», я чувствовал себя почти богатырем с картины Васнецова. Высокий шлем, как поварской колпак, торчал у меня на голове, настоящая кольчуга, да еще дорогая, тонкой работы, плотно сидела на плечах.
Короче говоря, не жизнь, а сплошная средневековая романтика, в стиле а-ля-рюс.
Дорога была пустынна. Ни крестьянских подвод, ни возов; не попадались даже пешие прохожие. Как будто вся округа в одночасье вымерла. Я скакал, наслаждаясь весенней погодой, тишиной и живой силой хорошего коня. Когда впереди замаячил крытый фургон, сначала даже не обратил на него внимания. Ничего необычного в нем не было: обычная одноконная крытая повозка. Когда я подскакал ближе, возчик подался к обочине, словно пропуская меня. Впереди, метрах в ста пятидесяти, виднелась еще одна точно такая же повозка. Это меня сначала удивило, потом вызвало подозрение. Странно было, что они не ехали вместе. Я подумал о засаде и машинально резко натянул поводья, останавливая коня. И почти сразу понял причину своего подсознательного порыва: откуда в начале семнадцатого века на российской дороге взялись фургоны из американского вестерна?
Мой калмык, грубо остановленный в беге, заржал и встал на дыбы. Я вытянул ноги, уперся в стремена и прижался грудью к его шее. В этот момент полог фургона, до которого я немного не успел доскакать, раскрылся, из кузова высунулись две головы в квадратных шлемах, показались короткие, сильно согнутые дуги с торчащими в середине стрелами. Я сообразил, что в меня стреляют из арбалетов. Тут же мой калмык пронзительно, как-то не по-лошадиному вскрикнул и начал пятиться на задних ногах.
Я успел выдернуть ноги из стремян, соскользнул по крупу с почти вертикально стоящей спины лошади и жестко стукнулся ногами о землю. После этого, увернувшись от падающего на спину коня, отскочил назад, повернулся и, что было сил, бросился бежать.
Все произошло слишком быстро и неожиданно, чтобы действовать в здравом уме и твердой памяти. Только пробежав десяток метров, я начал скакать из стороны в сторону, чтобы не получить арбалетную стелу, а то и мушкетную пулю в спину.
Бежать в доспехах было тяжело. Длинная кольчуга здорово затрудняла движение. Вдруг в левое плечо что-то сильно ударило. Я оглянулся. Из фургона высунулись те же два типа в странных квадратных шлемах и опять целились в мою сторону из арбалетов. Еще трое в островерхих железных колпаках бежали за мной по дороге.