Сидор кивнул и завернул за угол. Я подошел к двери и постучал так, как объяснил Автаном, три раза и после паузы еще один. Будто меня ждали, сразу же за дверями завозились, заскрипели петли, и в дверной щели показалась всклоченная голова.
— Ты что ли, Автаномка? — спросил сиплый голос.
— Он самый, — ответил я и ударил всклоченного человека кулаком в подбородок. Голова хрюкнула и исчезла.
Я вбежал в избу. На столе горела тусклая сальная свеча, едва освещая убогое жилище. Хозяин возился на полу, ругался матом и пытался встать на четвереньки.
— Здорово, Кривой! — поприветствовал я его, ударом ноги вновь сбивая его на пол. Тот екнул и повалился набок.
— Ты это чего? Кто такой? Почему дерешься? — спросил он, оставаясь лежать.
— Черт, пришел по твою душу!
— Какой еще черт, ты что, добрый человек, людям отдыхать мешаешь? Разве это можно?!
— Добрый человек? — воскликнул я. — Да ты посмотри на меня!
К сожалению, в избе было так мало света, что мой костюм терял половину своей привлекательности. Однако и то, что кривой смог рассмотреть одним глазом, ему совсем не понравилось.
— Ты, что, правда, нечистый? — спросил он дрожащим голосом.
— А то! Вставай, собирайся в чистилище. Тебя давно в аду дожидаются!
Не знаю, поверил ли он мне, но так как я не утаскивал его в ад немедленно, решил поторговаться:
— Что ж так сразу в ад, я тебе еще на земле пригожусь! Дай хоть перед смертью покаяться! Может, я так себе прощение заслужу!
— Ладно, давай кайся, — согласился я, предполагая, что сейчас услышу о похищении девушки. Однако Васька заговорил совсем на другую тему.
— Пожар большой нынче утром в Москве будет! Такой пожар, что и свет не видывал. Много людишек погорит! Каюсь, Господи, я к тому руку приложил!
— Что еще за пожар, — в первую минуту растерялся я, — давай подробно рассказывай!
— Город подпалим с разных сторон. Государь днем вдовую царицу встречает, так чтобы московские людишки думали, что Господу то неугодно. Не матушка она ему, мол, а признает сыном по принуждению. А как сгорит Москва, так наши люди кричать почнут, что ложный царь во всем виноват. Был бы правый, так того несчастья не получилось!
— И много вас таких поджигателей?
Кривой был так напуган адом, что выглядел безумцем и говорил такие же безумные речи. Я сначала подумал, что он просто заговаривается, но Кривой продолжал бормотать, истово открещиваясь от нечистой силы, то есть меня:
— Не счесть, не одна сотня! Знаю, что грех это великий, христианские души губить, за тем ты и пришел, ответ потребовать! Прости меня, батюшка нечистый, а у Господа я сам прощение вымолю!
Васька встал на колени и, продолжая креститься, принялся стукаться лбом об пол.
Бился так сильно, что я испугался, что мне не удастся дослушать исповедь.
— Погоди молиться, скажи лучше, кто же такое худое дело придумал?
— Сам что ли не знаешь? Твоим наущением все совершается, — вполне логично ответил кающийся грешник.
— Знаю, конечно, да тебя проверить хочу, как ты раскаялся!
— Государь наш и придумал!
— Какой еще государь?! Дмитрий Иоаннович? — воскликнул я, начисто переставая понимать, что происходит у нас в Московии.
— Царь Дмитрий, наш законный государь, но не тот самозванец, что сейчас сидит на Московском престоле!
— Так что, выходит, в Москве есть еще один царь?
— Истинный! Только он пока себя не объявил, ждет своего часа. Когда народ поймет, что его дурачит самозванец, вот тут-то настоящий государь себя и покажет!
О том, что претенденты на престол могут объявиться еще при жизни нынешнего Самозванца, я ничего не слышал. По официальной истории Лжедмитрий II, прозванный Тушинским вором, должен был объявить свои притязания на престол только после гибели Лжедмитрия первого.
— А как его зовут? — осторожно спросил я, боясь спугнуть разоткровенничавшегося с нечистым заговорщика.
— Сам что ли не знаешь? — начал он, и я решил, что разговор пойдет по второму кругу, но Васька объявил не будущее имя грядущего русского царя, а настоящее:
— Семен Аристархович.
— Фамилия его как?! — чуть не закричал от нетерпения я.
— Известно как, Ерастов-Рюрикович! — спокойно ответил он.
— Дьяк Ерастов?
— Так его только сейчас зовут, но скоро все переменится!
— Теперь говори, где он живет?
— Известно где, на Якиманке, там его всякий знает! А скоро и вся Русь ему в ножки поклонится!
Было, похоже, что у кривого начало сносить крышу, он очередной раз так сильно ударился лбом об пол, так что я невольно поежился.
Потом он вдруг прервал разговор и начал громко читать «Отче наш». Нужно было, пока он совсем не свихнулся, попытаться узнать, куда увезли Прасковью.
— Девушку куда отвезли, знаешь? — прокричал я ему в ухо.
— То одному государю ведомо! — окончив молитву, ответил он и заплакал. — Пропала моя бедная головушка!
— Это точно, — согласился я, вставая. — Жить тебе осталось недолго!
— Выходит, о Прасковье он ничего не знает? — как-то бледно спросил Сидор, слушавший все наши разговоры возле открытых дверей.
— Придется идти к дьяку. Слышал, что тот затевает, хочет Москву сжечь!
— Нужно царю донести, ты же у него окольничий, — предложил Сидор.
— К нему сегодня не пробиться, пока будем по Кремлю ходить и правду искать, они весь город сожгут!
— А что мы вдвоем сможем сделать? У него, поди, сила большая, вон, что тот юродивый говорил…
Так переговариваясь, мы спешно продвигались в сторону Якиманки. Переодеться в свое платье я не успел и шел в колдовском наряде, правда, снял свой звездный плащ и выбросил островерхий колпак. В темноте черная одежда была даже на руку.
— Как там наша Прасковьюшка? — опять завел Сидор.
— Скоро узнаем, — пообещал я, пока без пользы ломая голову над тем, как одному победить целую организацию, причем мощную и боеспособную. Будь у меня время на подготовку, тогда можно было, поправ собственные принципы не учить предков делать смертоносное оружие, соорудить какую-нибудь техническую новинку вроде взрывного устройства замедленного действия и подорвать весь это комплот. Теперь же, единственное чем я располагал, было холодное оружие и мозги XXI века. И хотя они морфологически ничем не отличались от средневековых, но в них было напиханы такие военные сведения, которые здешним заговорщикам и не снились.
— А как мы туда попадем? — перебил мои грустные размышления, Сидор.
— Куда туда? В имение дьяка? — переспросил я.