Элисон подняла вверх палец в знак того, что ему следует подождать: держа возле уха телефонную трубку, она что-то записывала.
— Элисон! — вновь вмешался он, и она, кивнув, заторопилась, стала писать быстрее, в легкой панике подняла вверх на этот раз уже руку. — Элисон! — резко бросил он и, нажав на рычаг, разъединил ее. — Я не намерен ждать целый день!
Открыв рот, она глядела на него вытаращенными глазами.
— Я поверить не могу, что вы сейчас…
— Да, я это сделал, уж как-нибудь переживешь! Гейб здесь проходил? — спросил он торопливо задыхающимся голосом в такт неровно бьющемуся сердцу.
— Э-э… м-м… — протянула она. Ей трудно было собраться с мыслями. — Минут двадцать назад он подошел к моему столу и…
— Да, да, это мне известно. Секунду тому назад он был у меня у кабинете, а потом испарился. Прямо сейчас. Он здесь проходил?
— Ну, наверное, но…
— Ты его видела?
— Нет. Я говорила по телефону и…
— Господи! — Он грохнул по столу кулаком, и рука немедленно отозвалась болью. Дернувшись, он прижал руку к груди.
— В чем дело, Лу? Успокойтесь! Элисон встала и протянула к нему руку. Лу отпрянул.
— Да, кстати… — Он понизил голос и опять приблизился, низко нависнув над ее столом. — В моей почте не было конвертов, где значилось бы другое имя?
— Как это? — Она сдвинула брови.
— Ну, знаешь… — Он взглянул налево, потом направо и пробормотал, едва шевеля губами: — Алоизиус.
— Алоизиус? — громко переспросила она. Он метнул в нее взгляд.
— Не так громко, — прошипел он.
— Нет. — Теперь она говорила приглушенно. — Ни на одном из конвертов я не видела имени «Алоизиус».
И после паузы, словно ее слуха не сразу достигли произнесенные ею же слова, она улыбнулась, потом фыркнула, а после расхохоталась.
— Да и зачем бы, черт возьми, оказаться на конверте этому… как его… Алой…
Под его взглядом она осеклась, и улыбка исчезла с ее лица.
— О… господи… это ведь… — вдруг взвизгнула она, — прелестное имя!
Лу шагал по новому пешеходному мосту Шона О′Кейси, соединяющему две обновленные набережные — Северной Стены и Сэра Джона Роджерсона. Пройдя еще сотню метров, он достиг пункта назначения — паба «Паромщик», единственного на этом участке набережных сохранившего свой первозданный вид. Здесь не подавали ни капучино, ни чиабатту, и потому клиентура была своеобразной. Горстка посетителей, уставших от беготни по магазинам, завернула сюда с проторенных дорог, чтобы передохнуть и протереть посиневшими от холода руками запотевшие очки. Кроме этой горстки усталых покупателей помещение заполняли служащие, молодые и старые, решившие расслабиться после рабочего дня. Табуреты и кресла, висящие над ними пиджаки, столики и стойки, сплошь уставленные пинтами и полупинтами. Сразу же после шести люди спешили покинуть деловой район и устремиться в ближайшее место отдохновения, чтобы припасть к текущему из крана благословенному пивному источнику.
Одним из таких расслабляющихся был Брюс Арчер. Примостившись у барной стойки с «Гиннесом» в руке, он громогласно смеялся над чем-то, сказанным соседом, облаченным в такой же костюм. А рядом с ним вплотную — еще такой же. И еще. Подбитые ватой плечи притиснуты друг к другу. Полосатые брюки, носки в крапинку. Море начищенных ботинок и кейсов со смелыми бизнес-проектами, расчетами, рыночными прогнозами. Никто и не думал заказывать кофе. Как мог и предположить Лу. Однако, хотя он этого и не предполагал, теперь, увидев, как хлопают все друг друга по спине и, услышав громкий гогот, он ничуть не удивился — словно заранее знал, что так и будет.
Брюс обернулся и узнал его.
— Лу! Лу Сафферн! — вскричал он через весь зал с густым бостонским прононсом, заставившим остальных посетителей повернуть головы и уставиться — не на Брюса, а на красивого, холеного их земляка, к которому был обращен этот крик. — Рад тебя видеть!
Соскочив с табурета, он с распростертыми объятиями двинулся навстречу Лу, ухватил его за руку, крепко сжал ее и принялся трясти, одновременно хлопая его по спине.
— Позволь, я тебя познакомлю! Ребята, это Лу из «Проектной компании Патерсона». Мы работали с ним вместе над манхэттенским небоскребом, о котором я вам рассказывал, и однажды вечерком мы с Лу здорово гудели, и с нами приключилась одна потрясающая история; дайте только срок, когда-нибудь я вам расскажу, так не поверите. А это Дерек, Лу, из… — И Лу с головой погрузился в море приветствий, имен, которые он забывал в ту же минуту, и образы его жены и дочери тускнели, отодвигаясь все дальше с каждым новым рукопожатием — преувеличенно крепким или вялым и влажным, с каждым дружеским хлопком по спине он гнал от себя мысль о том, что променял семью вот на это застолье. Гнал от себя воспоминание, как они подняли на смех, когда он заказал чашечку кофе, а вместо этого налили ему пива, а его попытка ограничиться одной пинтой и уйти также не увенчалась успехом. Как и попытка уйти после второй пинты. Равно как и после третьей. Устав от пререканий после каждой новой серии кружек, он не сопротивлялся, когда они заставили его перейти на «Джека Дэниела», и всплесками подросткового веселья, которыми встречали звонки Рут на его мобильник, они убедили не отвечать ей. А потом его и убеждать не пришлось: он был с ними заодно, целиком предавшись веселью. Он поставил телефон на беззвучный сигнал, и мобильник лишь сотрясало от звонков Рут, следовавших один за другим через каждые десять минут. Он преисполнился уверенности, что Рут его поймет, а если не поймет, значит, ей уж совсем отказал здравый смысл.
Он поймал на себе взгляд девушки, сидевшей у стойки неподалеку от него, и на стойке появились еще одно виски и кока-кола. Здравомыслие и рассудительность выдуло из помещения вместе с вышедшими на холод покурить. Первое толкало его вызвать такси; вторая — вернуться домой, к любви и ласке. Кончилось все потасовкой, когда здравомыслие и рассудительность напустились друг на друга с кулаками, а Лу, повернувшись спиной к ним обоим, отдался своим желаниям.
Лу обнаружил, что перебрал и не может увлечь легким флиртом привлекательную особу в баре, строившую ему глазки на протяжении всего вечера, когда, подходя к ее столику, споткнулся о собственные ноги и, ненароком опрокинув стакан ее спутника, вместе со стаканом плюхнулся к ней на колени. Впрочем, колени, как оказалось, принадлежали вовсе и не ей, а ее спутнику. И пока Лу бормотал нечто, казавшееся ему изысканно витиеватым и чрезвычайно вежливым, дама решила, что извинения его небрежны, а сам он груб и невоспитан. Ведь грань между грубостью и легким флиртом становится чрезвычайно эфемерной, когда напиваешься так, как это сделал Лу Сафферн. Судя по всему, он утратил то утонченное очарование, которым в избытке обладал, входя в бар. Брызги от виски и кока-колы, испачкавшие его крахмальную рубашку и галстук, на взгляд интеллектуальных бизнес-леди, его не украшали, а его синие глаза, обычно представлявшиеся большинству женщин синими озерами, в которые так хочется окунуться, теперь были красными, бессмысленно остекленелыми и не производили должного действия. Вместо того чтобы раздевать избранницу глазами, он лишь обратил на нее блуждающий взгляд, и, будучи слишком пьян, чтобы наладить отношения с ней или же с ее спутником, которого пытался сбить с ног после того, как сделал это с его дамой, возвращавшейся из туалета, где она застирывала красные винные пятна, он счел за лучшее ретироваться и потащился к своей машине.