Никакой власти в городе не было, мэрия осталась там, за рекой, но жизнь продолжалась своим чередом, правда, в магазинах уже совсем не осталось продуктов — скупили подчистую, все. Многие небольшие фирмы — полиграфические услуги, торговцы окнами и дверями и прочие — закрылись, вот и на тихомировский клининг тоже не было спроса, и Макс лихорадочно соображал: что же делать? И каждый день, как и все прочие, надеялся… Вот проснется утром, выйдет на балкон, а там, на улице, — солнышко! И синее, с белыми-белыми облаками небо, а не эта желтоватая муть.
Однако мечтам пока не суждено было сбыться — над городом все так же висел туман, полупрозрачный, с едва просвечивающим шариком солнца.
Макс попытался найти друзей, однако почти никого в городе не оказалось — отпуска, да и не так уж их много было, друзей. Детство Тихомиров провел не здесь, а тех, с кем все время общался, скорее можно было назвать приятелями, нежели друзьями.
Максим уже начинал экономить, каждый день с тоской поглядывая на тающую стопку консервированной тушенки. В магазинах было шаром покати, а ведь впереди еще черт знает сколько времени — и надо на что-то жить. Как-то жить… Хорошо хоть, деньги на рынке пока еще брали… так, на всякий случай, авось скоро сгодятся? И в принципе продукты можно было там и покупать, до зимы деньжат хватало, а если экономить, то и до весны. И все же хотелось найти хоть какое-нибудь подспорье, приближалась осень, и в окрестных лесах, куда еще можно было добраться, вот-вот должны были появиться грибы. Набрать, насушить…
Макс усмехнулся: не один он такой умный! И вообще, с этим делом следовало поспешить, поехать — бензина еще оставалось немного — хоть к тому же Светлому, да и подальше, сколько возможно проехать. Конкретно так насобирать грибов — лисички уже пошли, а там, может, и подосиновики, подберезовики, белые… И ягод нужно набрать — брусники, клюквы, хотя для клюквы еще рановато, кажется.
* * *
Одному было бы скучновато, и Максим надумал прихватить племянника, только вот тот оказался занят — огород да и вообще, Настя его теперь отпускала с опаской, старалась держать при себе — в городе орудовали молодежные шайки, нападали на одиноких прохожих, врывались в квартиры, грабили.
Веронику так и не удалось отыскать — в родительской квартире ее не было, там вообще никого не было, Макс наведывался раза три, каждый раз оставляя записки. Он всерьез опасался за эту взбалмошную девчонку: эпатировать мужиков можно было только в условиях относительной законности, а если закона нет, а есть одна похоть? Молодые женщины и девушки уже не выходили на улицу с наступлением темноты, даже на машинах опасались ездить — вполне могли остановить, вытащить за волосы из салона… Да и ездить-то, правду сказать, было некуда, потому у многих еще оставался бензин, хотя АЗС давно уж закрылась за полным отсутствием такового.
Не найдя попутчиков — приглашать малознакомых людей, хоть тех же соседей, не очень-то хотелось, — Тихомиров поехал один. Прихватил подробную карту местности, продукты, плед — ночевать собирался в машине.
По центральным улицам люди еще ездили — видать, не все еще раскупили, — а вот загородное шоссе оказалось пустым. Доехав, сколько было возможно, пока не «развернуло» обратно, Максим свернул на лесную дорожку. Судя по карте, где-то рядом, километрах в трех, находилась небольшая деревенька, раньше заброшенная, а нынче — дачная. Лес кругом стоял хороший, смешанный, грибы в нем должны были расти, уж всяко. Да Макс еще из машины заметил оранжевые головки лисичек, россыпью выросших по краю противопожарного рва. Вышел, минут за двадцать насобирал пакет, потом еще обнаружил россыпь, а чуть в стороне — крепенький такой подосиновик, большой, совсем не червивый, а вот еще пара таких же, но уже поменьше.
Увлеченный удачей, молодой человек, как всякий грибник, смотрел исключительно под ноги, радуясь, что набрел на грибное место. И уже прикидывал в уме, как следует поступить со всем этим богатством — что-то сварить, что-то пожарить, что-то засушить.
Ох ты!
Перепрыгнув ров, Максим наткнулся на белые! Вот, под елкой, один… и там, за папоротниками… Мать честная, а брусники-то здесь сколько! Прямо красным-красно. Усевшись на корточки, Макс сгреб в горсть терпкие красные ягоды, бросил в рот и блаженно зажмурился…
И вдруг услышал выстрел!
Он прогремел, казалось, над самой головой, в воздухе — совсем рядом — просвистела пуля… или дробь…
— Черт! — Макс вскочил на ноги. — Смотреть надо, куда стреляете!
Он еще хотел выругаться, но осекся…
Прямо перед ним, выйдя из-за елочки, стоял невысокого роста мужичок средних лет. В руках он держал двуствольное охотничье ружье, направленное прямо в грудь Максиму.
— Э-э, дядя… ружьецо-то опусти, не дай бог, выстрелит.
— И выстрелит! — Мужик нехорошо ухмыльнулся, — Между прочим, волчьей дробью заряжено.
— И что? — Тихомиров не понимал, что от него хотят.
— Грибки, значит, в нашем лесу собираешь? Ну-ну… Идем, паря!
— Да куда идем-то?
— Увидишь! — Незнакомец мотнул стволом. — Иди… скажи спасибо, что сразу не пристрелил — промазал.
— Такой ты, видать, охотник…
— Шагай уже! Прямо по рву и иди… Шаг вправо, шаг влево — побег считается! — Мужичок засмеялся, тоненько так, дребезжаще, противно.
Вот навязался на голову, гад!
И ведь не убежишь — ров-то глубокий…
Максим замедлил шаг.
— Шагай, шагай! Ну!
Но ведь не везде же он такой глубокий, этот ров! Рано или поздно можно будет рвануть. Скрыться за деревьями — никакая дробь не достанет, к тому же, и стреляет-то этот черт, похоже, не очень… А еще можно гада этого заставить приблизиться. Потом резко развернуться, отбить ружье и — в морду! Кстати, неплохая идея.
Молодой человек нагнулся…
— Чего встал?
— Да вот, шнурок развязался.
— Завязывай быстрей, некогда тут с тобой.
Мужичок близко не подходил — осторожный — и ружьишко свое так и держал наперевес, словно партизан, захвативший важного немецкого офицера.
Стоял, стоял… И вдруг свистнул! Громко так, заливисто, словно Соловей-разбойник.
Ему тут же ответили — тоже свистом, да почти сразу раздались и крики — за деревьями, совсем рядом.
— Давайте, ребята, сюда!
Так некстати объявившиеся «ребята» — трое мужиков лет по тридцати-сорока, все в камуфляже, с ружьями, с патронташами через плечо — хмуро взглянули на Макса.
— Это кто еще, дядько Микол? — сплюнув, поинтересовался один — высокий бугаина с круглой давно не бритой рожей.
— Грибник. — Микол мерзко хохотнул. — Грибки наши, вишь ли, украсть решил, сука.
— Какие, к черту, ваши? — вскинулся Макс.
И застыл под прицелом ружей.