— А, Мафон Мафоныч! — Доброжелательно улыбаясь, поднялся навстречу Максим. — Ну, проходи, дорогой, садись, кури вот… — Он бросил на топчан сигареты. — Наконец-то я тебя дождался.
— Я что-то не очень пойму, — скривился юноша. — Кто кого сюда приглашать должен?
— Садись, садись, давай уж без церемоний.
Демонстрируя все свое радушие, Тихомиров едва не обнял Мафона, тот, правда, вовремя отстранился.
— Да! — расставив ноги, ухмыльнулся Максим. — Таким вот я тебя и представлял, по рассказам. Орел! Привет тебе от Генки Мохнатого, Котьки Кирпичева, Ваньки Каинова…
— Не знаю никаких Генок.
— Зато они тебя знают, милок, ох как знают. Вот и мне проведать тебя наказали. Посмотреть, что тут да как. — Тихомиров смачно плюнул на чисто вымытый пол. — Корешки твои пусть на улице подождут… базар есть.
— Подождите. — Махнув рукой телохранителям, юноша озадаченно хмыкнул.
— Ну, вот, — удовлетворенно кивнул Максим. — Теперь мы с тобой спокойно поговорить можем.
— Подожди… — Мафон едва скосил глаза на дневального, как того уже не было! Вылетел за дверь пробкой, едва об порог не запнулся!
Оба — хозяин и гость — уселись на нары друг против друга. Мафон вытащил зажигалку, щелкнул… закурили.
— Так, значит, авторитетные господа все же решили нас под контроль взять, — плоским, безо всякого выражения голосом произнес хозяин барака — непонятно было, то ли утверждал, то ли спрашивал.
Максим хохотнул:
— Так пора бы уже!
— А не боятся? Извини, не то сказал, — быстро поправился парень. — Тут ведь не обычная зона, порядков старых нет.
— Вот это и плохо, что нет, — с истинной печалью тюремного сидельца вздохнул молодой человек. — Беспредел… он никому не выгоден.
— Так я ж говорю: здесь не зона! — Мафон, кажется, начинал нервничать. — Вы там, на воле… ну, те, кто тебя послал, уважаемый, совсем ничего про здешние дела не понимаете.
— Вот я и пришел. Прояснить.
— Прояснишь, — сухо кивнул юноша. — Поможем. Но… Как ты сюда попал, я уже знаю — ничего не скажешь, ловко. Вот только одного не могу понять, уважаемый, как ты обратно-то выбираться будешь? Охрана здесь, знаешь, трехглазые, а их не подкупишь!
— И на трехглазых есть управа… Ну, ты давай, давай, рассказывай…
— Расскажу, сказал уже… — Мафон недоверчиво прищурился, отчего узкое, словно припорошенное известковой пылью лицо его стало походить на бесстрастную физиономию китайца. — Сначала спрошу?
— Спроси. — Тихомиров пожал плечами. — За спрос денег не возьму.
— Ты, уважаемый, к нам надолго?
— Как пойдет! Ну, думаю, недели за две-три управлюсь.
Юноша явно обрадовался, но быстро опустил глаза и удивленно хмыкнул:
— Свалишь? Прямо вот так — на волю?
— Хм… на волю… На воле сейчас, сам знаешь, та же зона!
— Это уж точно…
— Ты, если помочь надо, с хозяином, там что уладить, не стесняйся — обращайся, чем смогу — помогу, — бессовестно блефовал Максим.
Три недели — это он такой крайний срок выбрал, памятуя, что дольше здесь никто из взрослых не задерживался… точнее, не заживался.
— Может быть, и обращусь, уважаемый, — кивнул Мафон.
Выглядел он сейчас более-менее довольным — неожиданный гость уже не представлял собой непонятку.
— Ты мне на эти пару недель «крышу» сделай, — немного помолчав, попросил Максим. — Ну, здесь ведь, наверное, пахать надо, а я не пахарь! Пусть мужики пашут.
— Сделаем, — заверил хозяин барака. — Об этом не беспокойся.
— А ты обо мне не тревожься — в твои дела я не собираюсь лезть. Вот если что непонятно будет — спрошу.
— Спрашивай, — неожиданно улыбнулся Мафон. — Ответим.
* * *
Вечером, уже после отбоя, в честь важного гостя накрыли стол — рыбные консервы: сайра, лещ, кильки в томатном соусе, не черствый еще хлеб, огурцы… разведенный водой спирт!
— Угощайся, уважаемый, — усмехаясь, потчевал хозяин молодежной бригады. — Уж извини, чем богаты, тем и рады.
— Ну, ну, не скромничайте! На воле сейчас редко кто так пирует.
— Вот то-то и оно.
Спущенные с составленных в два этажа нар военные ворсистые одеяла закрывали получившуюся уютную полянку от чужих глаз. Впрочем, чужих в бараке не было, все свои — сидельцы, точнее, работнички, еще точнее, рабы.
О делах за столом не говорили — так, шутили, рассказывали всякие байки. Кроме Мафона и Тихомирова, на ужине присутствовали двое охранников — Стрига с Баксом и еще один молодой человек, совсем юный, лет, может, шестнадцати или того меньше — светленький, с умным спокойным лицом и невидимыми за чуть затемненными стеклами модных очков глазами. Сей скромный юноша — звали его Николай (именно так — Николай, а не, допустим, Коля) — вообще ничего не говорил, а только слушал, время от времени кивая. И постоянно косился на Макса — словно хотел его на чем-то подловить. Неприятное было чувство.
— Ты, уважаемый, у нас на дальнем складе якобы работать будешь, — негромко произнес Мафон в конце ужина. — Там учет особый, но мы тебе шестерок найдем — Николай устроит. Стукачи наши — мы тут их всех давно вычислили — хозяевам доносить будут то, что мы скажем. Мол, гнобят тут тебя со страшной силой… ну, Николай придумает что-нибудь, верно?
— Да, придумаю, — коротко отозвался Николай.
Еще немного посидев, все потихоньку покинули закуток — первым ушел Николай, за ним, чуть погодя, подчиняясь едва заметному кивку хозяина барака, — Стрига с Баксом.
— Уважаемый, — наконец, прощаясь, поднялся и Мафон. — Ты отсюда не уходи сейчас, ладно? Я сюрприз приготовил — пользуйся. Со всем нашим радушием!
Проводив парня взглядом, Тихомиров насторожился: что еще за сюрприз? Не любил Макс никаких сюрпризов, в последнее время если таковые и появлялись, то, как правило, поганые.
Было довольно душно, на столе, среди объедков, тускло догорала свеча.
— Можно? — Не дожидаясь ответа, в закуток проскользнула… хрупкая девичья фигурка в бесформенной длинной хламиде.
Ага! Это, значит, и есть обещанный сюрприз!
Длинные светлые локоны, нет, не светлые — осветленные «Лондаколором» или чем-то подобным, большие, тщательно подведенные глаза, тоненькие — стрелочками — брови, ресницы длинные, густые. Милое, приятное лицо, даже в прыгающем тусклом свете было заметно, что незнакомка пользуется косметикой довольно умело. Незнакомка…
— Ты кто? — улыбнулся Макс.
— Саша. — Пухлые девчоночьи губы, подкрашенные перламутровой помадой, тоже изогнулись в улыбке, вовсе не застенчивой, а совсем наоборот — волшебно-загадочной, зовущей…