– Ну, вставай. Повернись же! Да задери рубаху…
Зарко послушно исполнил просьбу. Задрав рубаху, хмыкнул, глядя на четкие черные тени – растрепанную и согбенную, тощую. Кстати, а с чего бы это Венцеславу гнуться? Живот, что ли, от волнения схватило?
Светозар еле успел прыгнуть в сторону!
Какой там живот! Камень!
Ух, и приложил бы Венцеслав по затылку! Все мозги б выбил… Хорош Зарко, расслабился – соперник-то слабый, чего бояться?
Словно разъяренная кошка, Зарко налетел на испуганного мальчишку, повалив на землю, схватил руками за горло. Тот захрипел, но не сдавался, колотил по земле ногами, пытаясь сбросить врага. Но силы были неравными.
– Зачем… – злым шепотом поинтересовался Зарко. – Зачем ты хотел убить меня?
– Ты сильный… – просипел отрок. – Сильнее меня… Я хотел тебя захватить, связать… Но понял, что не смогу.
– Тогда – решил убить?
– Да, убить! – Мальчик сверкнул глазами. – Ведь ты – враг рода. Каждый из Птиц должен убить тебя. Жаль, у меня не вышло. Теперь, наоборот, ты убьешь меня… Ну, чего ждешь, лазутчик? Убивай же!
– Ах ты… – Зарко разъяренно ударил Венцеслава в скулу и, вскочив на ноги, бросился через кусты к лесу…
Илмар Два Меча ждал его за деревьями вместе с охотником Гавстальдом.
– Ну?
Зарко отдышался:
– Венцеслав – злохитрый гад. Но человек честный.
– Хорошо. Интересно, что он скажет напарнику? Или все же сообщит нам?
– Не думаю, – покачал головой Светозар. – В первую очередь он должен известить род.
Префект пристально посмотрел на юношу:
– А ты хорошо говоришь по-латыни, парень. И когда успел? Молодец, Каллисфен, научил.
– Не только Каллисфен, – Зарко неожиданно улыбнулся. – Госпожа Вента.
Первым, кому Венцеслав, волнуясь, рассказал о встрече с предателем, естественно, был Горшеня. Тот слушал внимательно, молча, лишь иногда негодующе восклицал:
– Вот так гад! Во, пес! Змеище злохитрое.
Потом принялись думать, вдвоем – одна голова хорошо, а две – лучше. Конечно же, нужно было известить своих, и как можно быстрее. А вот рассказать ли римлянам? Горшеня считал, что не стоит. А зачем? Вдруг да римляне, схватив предателя, не вернут его в Купаву для казни, а решат использовать в своих целях? Лучше для начала предупредить род, посоветоваться – вот как раз завтра очередь Горшени идти к дубу с докладом. Светозар хоть и предатель, а, похоже, про дуб им не выдал. Так туда и ходили, римляне не препятствовали.
– Ну, вот и славно порешили, – потянувшись, улыбнулся Венша. – Завтра расскажешь все, словно в слово, а дальше уж поступим, как скажут.
– Уж расскажу, не сомневайся.
Шататься на берегу реки битый час Кассию быстро надоело – жарко. Да и вообще, день начался как-то странно: сторож Алкиной – ну и выбрали же имечко, совсем как у какого-то греческого героя или царя! – ничего особенного о Квинтилии не поведал. Ничего такого, что стоило бы заплаченных денег. Ну да, оказывается, приказчик снюхался с эдилом еще в Колонии Агриппина, когда они вместе занимались там какими-то торговыми аферами. И что из того? Про то, что они и здесь, в Нордике, крутят что-то с мехами, легат с префектом знали и без того. Так вот и на этот раз, Квинтилий, как видно, выехал куда-то по торговым делам – и как его расспросишь? Придется ждать, когда возвратится. А возвратиться, как сказал сторож, он должен именно сюда, к обрыву. Место безлюдное, именно здесь Квинтилий обычно назначает важные встречи с местными варварами. Интересно только, откуда это узнал сторож? Ну, его дела… Для тайных встреч место и впрямь подходящее – окружено густыми кустами, тропинка только одна, запросто перекрыть можно, к обрыву подходить страшновато – внизу, на осыпавшемся каменистом краю, явственно виднелись следы оползней. Если б тут росло хоть одно деревце, какая-нибудь кривая сосна, может быть, и укрепило бы почву своими корнями, а так…
Где бы только спрятаться? В кустах, пожалуй, далековато, не слышно ничего будет. Зато все видно и вполне безопасно. Интересно, появится ли сегодня Квинтилий? Сторож уверял, что обязательно должен, мол, и так уже долго отсутствовал. Ну, если и не сегодня, то завтра – уж обязательно, дескать обещал пару беличьих шкурок. Делать нечего, придется ждать. Хорошо хоть догадался Овидия с собой прихватить – все веселее будет. А уж заодно… Как там сказано-то? «Тело загаром покрой…»
Кассий стащил с себя тунику, аккуратно подстелив под себя, улегся на самом краю, подставив солнцу спину, посмотрел на реку – дух захватило! Пронзительная, слепящая глаза синь, белые паруса рыбачьих челнов, темно-зеленый противоположный берег, уходящий в туманную дымку лесов, тянувшихся до самого края света. Красота! А внизу, под обрывом, пенятся, бьются о берег волны. Да-а, страшновато… Песок, камни. А что это там еще? Блестит… Сундучок! Честное слово – сундучок! Небольшой такой, окованный блестящими медными полосами. Значит, недавно лежит. Наверное, был запрятан под самым обрывом, подальше от людских глаз, да вот вывалился, хорошо – зацепившись за камень, не упал в воду. Как бы его достать? Кажется, и не очень-то далеко.
Юноша вытянул руку… Эх, все равно не хватает! Задумался, огляделся… А что, если привязать пояс во-он к тому кустику? Не достанет? Так еще на сандалиях ремни есть…
Ловко орудуя кинжалом, Кассий срезал с сандалий ремни, связал с поясом, подергал – вроде бы крепко – ну, теперь должно бы хватить… Ага, в самый раз!
Привязав импровизированную веревку к кусту, молодой воин сделал на конце ремешка петельку, продел руку и стал осторожно спускаться по краю обрыва. Веревка натянулась, однако держала хорошо, крепко… Внизу яростно бились волны. Впрочем, Кассий старался туда не смотреть, зачем? Ну, вот он, сундучок, еще чуть-чуть, еще… Сейчас посмотрим, что в нем такое! Ага, есть!
Вжик! Острый ножичек изящно перерезал пояс у самых кустов. С обрыва донесся лишь слабый крик. Затем – всплеск. И тишина, только волны, шипя, бились о камни. Да еще слышался негромкий, быстро удаляющийся смех. Неприятный такой, дребезжащий…
Сколько, однако, греха ни скрывай, всего ты не скроешь…
Публий Овидий Назон. «Что делать, если твоя измена доказана». Пер. М. Л. Гаспаров
Осмотревшись по сторонам, круглолицый востроглазый парень в длинной полотняной рубахе, какие носят «ведающие слово», отошел от опаленного молнией дуба и неспешно направился вдоль по узенькой тропке, петляющей меж кустов и деревьев. Низкое небо задевало свинцово-серым брюхом вершины елей и сосен, большая фиолетово-сизая туча, зацепившись краем за мертвые дубовые ветви, истекала дождем.
Востроглазый повел рукою по волосам, стряхнул крупные капли, поморщился – неприятно, – посмотрел в небо. Да, пожалуй, эти дожди надолго. А ведь страда еще далеко не закончена, лишь только половину полей успели убрать купавские, пользуясь хорошей погодой, а ведь, кроме жита, еще оставались и овощи – морковь, репа, свекла. Хорошо, если месяц руен, зовомый чужаками римлянами сентябрем, выдастся теплым, солнечным, таким, как, к примеру, в прошлом году, а если – нет? Если так и будет дождить – что в здешних сырых местах вовсе не редкость – тогда что? Как ни собирай, ни суши в овинах, а все ж часть собранного сигнет. И тогда – голод. Жуткий, лютый, жестокий, выгодный лишь жестоким богам, коим приносят обильные жертвы – больных, стариков, детей. Всех слабых, тех, кто все равно не выживет. И это правильно. Своей смертью умершие спасут живых.