Book.

Не находя себе места, Рей отодвинул стул и встал:

— Не мешало бы и мне поесть супа, — сказал он. — Я очень проголодался.

Глядя в тарелку с супом, Кэтти тихо сказала:

— За этот год я была ужасно несправедлива к тебе, Рей, и прошу за это прощения. Но не думай, что мне давалось это легко.

— Нам нужно поговорить о Джейке! — забыв об осторожности, воскликнул Рей.

Кэтти сжалась от этих слов.

— Да, да, думаю, нужно.

Он все-таки добился, чтобы она пошла ему на уступки. Стараясь сохранять спокойствие, он произнес:

— Но не сегодня, дорогая. Давай увидимся завтра утром. После одиннадцати.

— Спокойной ночи,— пробормотала она и поспешно добавила: — Я так рада, что именно ты нашел меня.

— Я тоже, — сказал Рей и вышел.

Кэтти по-прежнему любит его. Она не изме­нила ему. И она согласилась поговорить об их умершем сыне — тема, ставшая в последние ме­сяцы их брака запретной. Ощутив на лице вла­гу, Рей подумал, что должен благодарить ту­ман. Кэтти заблудилась в нем, но он нашел ее и одновременно нашел что-то еще, что дарило ему надежду. В их отношениях наступил перелом.

На следующее утро в половине десятого Рей решил нанести визит Юстину. Он должен по­благодарить его за помощь в поисках Кэтти. И кто знает, возможно, ему удастся выяснить что-нибудь, что окажется полезным и поможет развеять страхи Кэтти.

Туман рассеялся, ориентируясь по карте Гюнтера, Рей добрался до лесной поляны в западной части мыса, где стоял крытый дранкой ветхий домишко, продуваемый со всех сторон океан­скими ветрами. Рей постучал в дверь, которой явно не повредил бы слой свежей краски. Но, по-видимому, подобный способ использования красок меньше всего интересовал Юстина. Дверь распахнулась.

На пороге перед ним стояла Кэтти.

На мгновение Рей замер от потрясения, к ко­торому примешивались ревность и панический страх. Кэтти изумленно уставилась на него так, словно увидела впервые в жизни.

— Что ты здесь делаешь?— резко спросила она.

— Я мог бы задать тебе тот же вопрос.

— Я пришла посоветоваться с Юстином,— заметила она.

На помощь Рею пришло чувство юмора.

— И я тоже,— сказал он, проходя мимо нее внутрь.

Спиной к окну, занимавшему всю стену от потолка до пола, около видавшего виды стола стоял мужчина и мыл кисти.

— Доброе утро, — спокойно произнес Рей. — Я муж Кэтти, Рей Адамс. И если я удивлен, застав ее здесь, то лишь потому, что вчера вечером мне казалось, она собирается провести ночь у себя.

Он не скрывал перед другим мужчиной своих притязаний на женщину, которая вела себя здесь как у себя дома. Она преспокойно села на сто­ящий рядом стул и недовольно фыркнула, ког­да Юстин, вытерев тряпкой руку, протянул ее Рею.

Рей не мог не отметить мужественности этого человека, его ауры чисто мужского начала, столь ценимого женщинами.

Кэтти не изменяла ему, твердо сказал себе Рей. И если она устояла перед чарами такого привлекательного мужчины, как Юстин, то ему остается лишь поздравить себя.

— Я очень рад наконец-то познакомиться с вами. Кэтти мне столько про вас рассказы­вала, — вполне радушно улыбаясь Рею, сказал Юстин.

— Плохого, хорошего или малозначительно­го? — поинтересовался Рей.

— Только не малозначительного, теперь я сам вижу почему. Кэтти, предложи-ка мужу кофе. У меня где-то были булочки.

— У тебя не осталось чистых кружек,— воз­мутилась Кэтти.— Я решительно отказываюсь мыть тебе посуду, Юстин.

— Вот закончу картину и устрою генераль­ную уборку, — сказал Юстин.— Хотите взгля­нуть на картину, Рей? Идея написать ее родилась из моих бесед с Кэтти.

Он подвел Рея к высокому мольберту, сто­ящему у окна. Без дурных предчувствий Рей взглянул на картину. И в то же мгновение он непроизвольно стал хватать ртом воздух, слов­но кто-то без предупреждения и с дьявольской точностью нанес ему удар в солнечное сплете­ние. Все поплыло у него перед глазами, он не замечал ничего, кроме белых и черных мазков на холсте.

Фигура — мужская или женская, хотя, похоже, это не имело значения, — стояла у окна, вгля­дываясь во что-то, что можно было принять за сильный снегопад. Казалось, фигуру на кар­тине окружает лишь пустота одиночества. И Рей тут же ощутил ее, пустоту, с которой он жил столь долго.

Джейк ушел и не вернется никогда. Джейк, его нежно любимый сын...

Глава 7

Рей наблюдал за собой как бы со стороны — по щекам текли слезы, а руки сжаты в кулаки в попытке сдержать крик боли. Он был похож на раненого, беспомощного зверя. Рей не сразу осоз­нал, что перед ним стоит Кэтти, закрывая собой холст, стараясь защитить его от впечатления, вы­званного картиной.

Она с силой сжимала его руку, словно этим пыталась вернуть его к действительности. Как молитву, она повторяла:

— Рей, милый Рей, перестань. Я не вынесу этого. Пожалуйста, перестань... Юстин, зачем ты показал ему картину... если бы я только знала. Дорогой Рей, я люблю тебя. О, пожалуйста, взгляни на меня.

Дрожь пробежала по телу Рея. Невероятным усилием воли он заставил себя оторвать взгляд от холста с одинокой фигурой у окна и посмот­реть на Кэтти. Она с трудом сдерживала стоящие в глазах слезы. В эту минуту она напоминала самку, защищающую своего детеныша в момент опасности и испытывающую ярость от собствен­ного бессилия. Рей с трудом проглотил слюну. Слова сами вырвались наружу.

— Нам всегда будет не хватать его, Кэтти?

— Всегда, — с болью ответила она.

— Иногда я вхожу в детскую и просто стою там. Мне кажется, что так я ближе к нему...

Кэтти протянула к нему руку и с нежностью вытерла слезы на щеке. Затем провела пальцем по морщинкам около глаз.

— Ты всегда был для меня самым красивым мужчиной, таким и остался, но ты постарел за этот год, Рей. Появилась седина на висках, я это сразу заметила, как только увидела тебя.

— Тебе нет дела до страданий других, Кэтти.

В этих словах вылилась вся накопившаяся пос­ле ее предательского ухода горечь.

— Горе делает человека эгоистом, забываю­щим обо всем на свете, — сказала Кэтти и запла­кала. — Мне потребовалось собрать в кулак всю силу воли, чтобы не лишиться рассудка. Для тебя и других у меня ничего не осталось. Я только сейчас понимаю, что была не права, но тогда я ничего не могла с собой поделать. — Она запну­лась. — Рей, а что чувствовал ты?

— Раньше ты меня об этом не спрашивала.

— Я спрашиваю тебя сейчас.

— Хуже всего мне пришлось, когда ты уеха­ла. После смерти сына я жил так, словно от­городился от всего мира непроницаемым занаве­сом. Я дышал, ел, работал, но делал все автома­тически и воспринимал окружающий мир сквозь этот занавес. Мне даже удавалось успешно де­лать операции, но я вообще мало что чувствовал тогда, только контролировал свои действия. Но когда ты ушла, занавес исчез, и я стал видеть в каждом ребенке Джейка, а в себе родителя, обязанного спасти его от смерти.