Не знаю, что написала в своем послании Коллонтай Наталья Александровна, но будущая посол казалась заинтригованной. Иначе наша странная троица вряд ли бы ее, такую эффектную даму, дорого и элегантно одетую, заинтересовала, слишком мы от нее отличались и калибром, и классом.
Надо сказать, что лично у меня никакой предубежденности против Александры Михайловны не было. Мало ли кто чем не грешит в молодости. Во всяком случае, русскую революцию придумала не она, в чем можно было убедиться через полчаса общения с нею. Конечно, как и многих революционеров, да и не только их, а просто порядочных людей, молодую женщину возмущала социальная несправедливость, бедственное положение народа. Однако, особенно радикальных, экстремистских политических воззрений я у нее не заметил. Обычный треп о воровстве чиновников, плохом царе и неправильном распределении благ. Конечно, через слово она вкручивала цитаты из Плеханова и ругала, к неудовольствию Натальи Александровны, бездарных народников. Особенно глубоко в теоретические дебри разговор не погружался. Гутмахера революционерка не заинтересовала, и он вскоре нас покинул, вернувшись с генералом к решению русского вопроса. Ольга в нашей компании осталась, ее волновали французские духи и «прикольные» тряпки гостьи, а я, грешным делом, начал подумывать о более тесном и близком «практическом» знакомстве с программой ее партии.
Согласен, виноват. Немного завелся, глядя на впечатляющие формы комиссарского тела. Мы мило беседовали, и наш разговор перескакивал с эмансипации на длину юбок, свободу любви, и как-то сам собой ушел от проблем социал-демократии и грядущей революции к более интересным темам.
— Это правда, то, что мне написала Натали? — поинтересовалась революционерка, когда знакомство немного упрочилось.
— А что она вам написала? — поинтересовался, в свою очередь, я.
— То, — замялась Александра Михайловна, — что у Ольги Глебовны есть совершенно необычные дамские вещи, которые будут носить раскрепощенные женщины под верхней одеждой в далеком будущем.
— Правда, — подтвердил я, — Ольга у нас как раз футуролог по интимной одежде.
— А это не будет очень бестактно, если я попрошу Ольгу Глебовну мне ее показать? — спросила Коллонтай почему-то не у Ольги, а у меня. — Я понимаю, пока наш народ подвергается гнету царизма, безжалостной эксплуатации капитала и живет в нищете и невежестве, такое любопытство не совсем уместно, но мне хочется знать, как будут одеваться женщины, когда станут полноправными членами общества.
Ольга только хмыкнула и насмешливо посмотрела на меня.
— Я думаю, что Ольга Глебовна с удовольствием их вам покажет, а если вас это не стеснит, то я, в свою очередь, смогу вам объяснить развитие и перипетии моды…
— Помилуйте! — воскликнула революционерка. — Мы живем в двадцатом веке, и женщина должна иметь те же права, что и мужчина!
Я не очень понял, как соотносятся нижнее женское белье, равноправие полов и мое присутствие при его осмотре, но истолковал восклицание Александры Михайловны как разрешение присутствовать на показе интимной моды и проследовал за дамами в малую гостиную.
Ольге, как большинству женщин, возиться с тряпками и примерками было не в тягость, а в радость, и она с удовольствием раскрыла свой таинственный чемодан. При осмотре «достопримечательностей» присутствовали обе революционерки: народница и социал-демократка, и мы с хозяйкой чемодана. Софья Аркадьевна, вероятно, смущенная моим присутствием, как потомка мужского рода, с нами в гостиную не пошла.
Через несколько минут большой обеденный стол, покрытый лиловой бархатной скатертью, был завален совершенно отпадными тряпками. Для меня все это великолепие благодаря телевизионной рекламе было не в диковину и удивляло только то, каким образом весь этот арсенал попал к Ольге. Чтобы накупить столько белья, нужно было, по крайней мере, весьма значительное свободное время, которого у моей «кузины» перед отбытием в прошлое не было.
Осмотр начался, как театральное шоу. Ольга была просто великолепна в своей неприкрытой гордости за наш просвещенный век. Владелица всех этих сокровищ смаковала каждую вещицу, показывая и попутно разъясняя ее назначение. Невесомая, прозрачная амуниция женской привлекательности произвела на Александру Михайловну завораживающее действие. Глаза ее загадочно мерцали, и она, как бы невзначай, кончиками пальцев принялась перебирать атрибуты женской неотразимости.
— Нравится? — поинтересовалась Ольга, победно оглядывая на свое богатство. — Хочешь что-нибудь померить?
— А это удобно? — поинтересовалась видная социал-демократка, у которой дрогнули веки и чувственно расширились ноздри. — Тем более, что мы не одни! — При этом она покосилась в мою сторону.
— А что неудобного? — деланно удивилась Оля, глядя на меня лукавым глазом. — Вы же революционерки! Как Леша говорит — эмансипе! Да чего здесь такого? Когда мы будем переодеваться, Алексей отвернется.
Услышать термин «эмансипе» из уст Ольги было круто, но еще круче оказалось наблюдать за реакцией передового женского отряда начала двадцатого века на такое сомнительное и для наших дней предложение — мерить белье перед посторонним мужчиной. Он, этот отряд, в первую минуту растерялся и не нашелся, что ответить. Между тем моя современница с полной непосредственностью, даже забыв попросить меня отвернуться, лихо сбросила с себя верхнюю одежду и осталась в одном белье.
— Ну, как вам нравится? — скромно потупив глазки, поинтересовалась она и, покачивая бедрами, в манере топ-модели прошлась по гостиной.
В прозрачном белье, где надо подбритая и уверенная в своих достоинствах Ольга, бесспорно, выглядела классно. Обе революционерки заворожено и растерянно смотрели на нее во все глаза, не забывая про мое молчаливое присутствие.
— Ну, че, девки, кто рискнет померить? — поинтересовалась наша раскованная современница и опять насмешливо улыбнулась.
— Простите, мне нужно уйти, — сдавленным голосом сообщила народница и, не поднимая глаз, неприлично быстро выскочила из комнаты.
— Вот тебе и эмансипация! — засмеялась ей вслед Ольга. — Мужика испугалась! Ты, Шур, тоже куда-нибудь спешишь? — добавила она, нахально глядя на социал-демократку.
Александра Михайловна скользнула в мою сторону задумчивым взглядом и, облизнув кончиком языка губы, ответила глухим голосом:
— Нет, я не спешу.
Потом добавила, обращаясь ко мне:
— Вы, надеюсь, не будете смотреть, как я переодеваюсь?
— Конечно, если вас это смущает, — сказал я небрежным тоном, подражая в нахальстве Ольге. — Если вы хотите, то я отвернусь.
Процесс примерки дамского белья меня, как думаю, и любого нормального мужчину, очень заинтересовал, и оставлять такую интересную компанию мне, понятное дело, не хотелось. Я прошел в конец гостиной и сел в кресло спиной к дамам так, чтобы можно было, слегка отклонившись в сторону, увидеть то, что будет происходить, хотя бы отраженным в застекленной картинной раме.