— Это правда, то, что сказала Наташа — я действительно прославлюсь? — как бы между прочим спросила Коллонтай во время десерта.
— Правда, — признался я, — ты будешь первой в мире женщиной-послом.
— В какой стране?
— Где-то в Скандинавии. Извини, милая, если бы я знал, что с тобой встречусь, то узнал бы о тебе побольше.
— Это случится благодаря революции?
— Скорее всего, и ей, и твоим личным талантам. Ты одна из трех-четырех женщин, участниц революции, которые попадут в школьные учебники истории.
— А кто остальные?
Я задумался, но вспомнил только жену и любовницу Ленина.
— Я помню только Надежду Крупскую и Инессу Арманд. Ты их не знаешь?
— Нет, а чем они прославились?
— Первая была женой вождя революции Ленина, вторая, по слухам, его любовницей. Ну, и сами они что-то делали.
— А кто такой Ленин?
— Основатель одной из социал-демократических партий, которая пришла к власти. Ты ведь социал-демократ?
— Да, но я никакого Ленина не знаю.
— Это псевдоним, его настоящая фамилия Ульянов, он брат народника, которого повесили за покушение на царя.
— Ты имеешь в виду Александра Ульянова? А брата его звать Владимир? Отчество, кажется, Ильич?
— Точно, Владимир Ильич.
— А как же Георгий Валентинович?
— Я такого не знаю.
— Ты не знаешь Георгия Валентиновича Плеханова?!
— Плеханова знаю, это какой-то ранний марксист. По-моему, Ленин после революции не пустил его в страну, впрочем, потом его именем назвали один московский институт.
— Неужели такое возможно: не разрешить вернуться домой великому революционеру!
— Как раз ему еще крупно повезло, вот великого анархиста, князя Кропоткина, в Россию впустили, а потом уморили голодом. Поселили в маленьком городке, не обеспечив средствами к существованию. Ему пришлось обращаться к правительству с просьбой выдать… валенки.
— Ты это серьезно?
— Абсолютно. Нравы у вас, русских революционеров, суровые.
— А что ты знаешь про меня? — увела разговор со скользкой темы Александра Михайловна.
— Шурочка, милая, ну зачем тебе знать будущее, когда у нас есть настоящее! Ты уже сыта? — попытался теперь уже я увильнуть от предметного разговора, так как знал я про свою партнершу очень мало.
— Да, сыта, но все-таки это не чужое, а мое будущее. Тебе бы разве было не интересно узнать о себе?
— Интересно, но я бы, пожалуй, узнавать не рискнул. А если, вдруг, окажется, что я через час должен умереть от полового воздержания, мне что, от этого легче будет?
Коллонтай засмеялась и кокетливо поглядела на меня.
— В вашем времени все мужчины такие ненасытные?
— Не знаю, у нас такая статистика не ведется, но если ты сейчас же не снимешь свой чертов пеньюар, то я его с тебя сдеру.
— Погоди немного, пусть сначала уберут грязную посуду.
Мне опять пришлось прятаться в будуаре, пока горничная с завязанной щекой уносила пустые тарелки и прибиралась в спальне.
Не успели мы остаться одни, как я вновь набросился на пламенную революционерку…
Сказать, что Александра Михайловна даже после прошедшей ночи очень продвинулась сексуально, я не могу. Возможно, для своего времени она и смотрелась «развратной», но то, как она себя вела, было, скорее, позой, а не настоящим эротизмом. Однако, природа ее наделила темпераментом и талантом учиться. Шурочка была абсолютно уверена в себе и своей привлекательности, к тому же очень быстро и охотно усваивала новое.
Однако, всему приходит конец, даже необузданной похоти. Через полчаса мы снова мирно лежали рядышком и болтали о пустяках.
— Чего ради ты пошла в революцию? — спросил я. Она томно потянулась и засмеялась своим характерным отрывистым смехом:
— А ты думаешь, было бы веселее ждать целыми днями мужа, вечерами разливать гостям чай и каждый год рожать детей? Революция, мой милый, это свобода!
— А если тебя посадят в тюрьму?
— Тогда я сделаюсь героиней и мученицей. Только сажать меня не за что, я нелегальщиной не занимаюсь.
— Скажи, Шурочка, среди вас много идейных борцов?
— Есть идейные, есть и такие, что пошли в движение ради приключений. Некоторые от скуки. Я, например, из-за высоких идеалов, чтобы освободить простой народ, который так нещадно эксплуатируют.
— А как же горничная, кучер, другие слуги?
— Что значит «как же»?
— Ну, ведь они и есть этот самый народ, который ты же и эксплуатируешь.
— Это совершенно разные вещи. Ты не понимаешь простых вещей, — с пренебрежительной усмешкой объяснила Коллонтай. — Я им хорошо плачу и уважительно отношусь, какая же это эксплуатация!
— Тогда понятно, значит, я неправильно понимал Карла Маркса, ты не кровопийца, а уважительная эксплуататорша.
— Господи, как вы, мужчины, любите все усложнять и переиначивать! — рассердилась Александра Михайловна. — Мы, революционеры, столько сил и даже жизней отдали за то, чтобы народ был свободен, что можем потребовать за это и какой-нибудь благодарности. В конце концов, на эшафот за свободу и равноправие пойду я, а не мой пьяница и бездельник кучер! Притом мы, социал-демократы, боремся за счастье всех трудящихся, а не отдельных деклассированных личностей!
Против такой железной, революционной логики мне нечего было возразить.
— Ладно, — согласился я, — историческая правда на твоей стороне. Действительно, за свободу народа вы ничего не пожалеете, и в первую очередь сам народ. Пока же вы всех сделаете счастливыми, помоги одному представителю народа раздобыть целые штаны.
Александра Михайловна, пропустив мимо ушей или не поняв моего сарказма, ответила только на вторую часть фразы:
— С одеждой все будет в порядке, я послала в город за портным. У тебя, кстати, есть деньги? А то у меня сейчас небольшие финансовые трудности.
— А сколько будет стоить прилично одеться?
— Прилично одеться здесь просто невозможно, то, что тебе смогут предложить, будет стоить, — она задумалась, прикидывая порядок цен, — ну, рублей сто. А чтобы одеться нормально, нужно ехать в Петербург, а еще лучше в Лондон.
— Сто рублей наберу, — пообещал я. — У меня вообще-то деньги есть, но они у Александра Ивановича.
— Много? — живо спросила она.
— Так, кое-что, — уклончиво ответил я.
Александра посмотрела на меня насмешливым, прозрачным взглядом.
— Я слышала, что их у тебя не так уж и мало. И даже знаю лучший способ их потратить. Самым правильным будет отдать их революционным партиям на нужды революции! А так как моя партия самая правильная, если ты меня хоть немного любишь, — она загадочно улыбнулась и призывно поглядела мне в глаза, — то отдашь эти деньги мне, для передачи нашему ЦИКу!