Я ехал верхом для большей мобильности и чтобы не раздражать ревнивого Посникова, который все еще не отошел после нашего с Катей длительного отсутствия. Ефим сидел на своих козлах, в компании с парикмахером, который, несмотря на все мои уговоры, не захотел возвращаться домой.
Нашу основную ударную силу составляли бывшие гайдуки. Как обычно бывает в гражданских войнах, они были наиболее непримиримо настроены против своих бывших хозяев.
Когда наш отряд перед имением вышел из леса, где-то впереди послышались ружейные выстрелы. Тут же все замерли на месте, ожидая нападения. Однако, стреляли довольно далеко и явно не в нашу сторону. Со мной съехался гайдук, принимавший ночью в гости кума.
— Ваше превосходительство, — обратился он ко мне (с легкой руки штабс-капитана, меня все теперь только так и называли), — нужно-ть сделать разведку, стреляют, слышно, в поместье.
— Давай съездим вместе, — предложил я, не очень доверяя недавним пленным.
Гайдук кивнул и поскакал в сторону имения, а я, крикнув, чтобы все оставались на месте и были наготове, последовал за ним. Лошадь у меня была резвая, тот донец, на котором я ездил раньше, так что я быстро его догнал. Мы мчались прямо по дороге, перейдя с рыси на галоп. Вскоре стали видны постройки, и около самой околицы мы остановили лошадей. Стрельба больше не возобновлялась. Кругом было спокойно и, перекинувшись парой фраз, мы двинулись дальше. Я уже достаточно ориентировался на местности и поскакал прямиком к господскому дому. Несмотря на раннее время, только-только стемнело, кругом не было видно ни души.
— Осторожно, могут выстрелить из окна, — предупредил меня спутник. — Магистр любит так шутковать, Интересно, куда это все подевались?
Это было интересно и мне, но спросить пока было не у кого. Мы въехали на передний двор. Здесь тоже не оказалось ни одного человека. Все окна были темными.
— Пошли в дом, — предложил я.
— Шутишь, ваше превосходительство! Как туда пойдешь, непременно убьют.
— Кому убивать, когда здесь ни одной живой души. Ладно, ты оставайся с лошадями, я пойду один.
— А не боязно? — заботливо спросил гайдук.
— Боязно, да нечего делать, как-нибудь выкручусь.
Я соскочил с донца, передал спутнику повод и, осторожно ступая, поднялся на крыльцо.
Дверь в покои оказалась приоткрытой. Стараясь не скрипеть половицами, я вошел в просторный вестибюль. Здесь было совсем темно, и пришлось подождать, пока привыкнут глаза. Постепенно я начал различать крупную мебель и смог без риска наделать шума продвинуться внутрь помещения. Сделав несколько шагов, я споткнулся обо что-то живое и мягкое так, что едва не упал.
— Кто тут? — спросил, наклоняясь к лежащему на полу человеку.
— Дай водицы испить, — поспросил слабый, какой-то затухающий голос.
— Что у вас случилось? — спросил я, никак не откликаясь на просьбу.
— Пить, — опять попросил лежащий на полу человек, — дай водицы, помираю!
— Где здесь вода? — спросил я, не зная, как помочь умирающему.
— На столе, зажги свечу.
Я сориентировался, пошел вперед и нащупал край стола. Потом нашарил среди стоящих на нем предметов подсвечник. У меня еще оставалось несколько спичек, так что можно было обойтись без огнива. Я зажег одну, и слабое желтое пламя осветило заставленный едой и бутылками стол. Свеча, загоревшись, дала значительно больше света, чем спичка. Теперь стало видно, что в комнате, кроме нас с лежащим на полу человеком, никого больше нет.
— Пить, — опять попросил умирающий.
Я наполнил стакан из кувшина со слабым розовым запахом и подал его раненому. Он, жадно захлебываясь, выпил весь стакан и застонал.
— Что у вас произошло? — опять спросил я.
— Улаф сошел с ума, — с трудом ответил он. — Там Иван Тимофеевич, — едва слышно произнес раненый и замолчал.
Я взял свечу и более уверенно, чем раньше, пошел в глубь дома. Вскоре мне попалось еще одно недвижимое тело в красном жупане. В руке у лежащего ничком человека оказался разряженный пистолет.
После вестибюля я попал в большой зал, обычный для богатого помещичьего дома. Здесь, наконец, нашелся один живой человек. На диване, уткнув лицо в колени, рыдала какая-то молодая женщина, судя по одежде, служанка. Я подошел к ней и тронул за плечо. Женщина вскрикнула, шарахнулась и забилась от меня в угол дивана.
— Где Иван Тимофеевич? — конкретно спросил я, понимая, что ничего толкового от нее все равно не добиться.
— Там, у себя в спальне, — стуча зубами, ответила женщина и махнула рукой в сторону лестницы.
Я пошел, куда указано, поднялся на второй этаж и попал в длинный коридор, тянущийся вдоль анфилады распахнутых настежь дверей. Здесь, в коридоре, лежало еще два трупа, плавающие в лужах крови. Я обошел их, стараясь не запачкать ноги, и начал поочередно заглядывать в комнаты.
В одной из них, по виду спальне, на туалетном столике стоял зажженный канделябр с тремя стеариновыми свечами.
Я вошел и осмотрелся. Комната была задрапирована шелковыми обоями нежного голубого цвета. На потолке, плохо различимый из-за недостатка освещения, виднелся большой круглый плафон с летающими амурами. Я подошел к стоящей посередине спальни альковного типа широченной кровати. На ней лежал крупный, полный человек, в котором я тотчас узнал Моргуна. Он был одет в какое-то фантастического покроя нижнее белье непонятной половой принадлежности. Руки его оказались прижаты к темному пятну на груди.
— Вы ранены? — спросил я.
Моргун вздрогнул от звука голоса и открыл глаза.
— Кто вы, где Улаф? — равнодушно глядя на меня, задал он сразу два вопроса.
— Мы встречались, на хуторе, — напомнил я. — А где Улаф, я не знаю.
— Он бросил меня! — слабым, но по-прежнему красивым голосом воскликнул помещик. — Променял на какую-то телку!
Я вспомнил, как он напевал бессмертный шлягер про «зайку», и совместил это со странной для нынешнего времени лексикой. Кажется, мне на пути снова попался наш современник.
— Так вы не знаете, где Улаф? Дайте мне вашу руку, мне так холодно!
Он взял мою руку липкими от крови пальцами, они и правда были совсем холодными.
— Вы думаете, я умру? Нет, не думайте, я скоро поправлюсь. Я буду долго жить. Улаф обязательно ко мне вернется. Нам было так хорошо вдвоем. Я только из-за него согласился жить здесь. Там у меня была мама, она меня так любила. А я люблю Улафа. Мне не понравилось быть помещиком. Знаете, как у нас там хорошо? Там все по-другому, жаль, что вы никогда не увидите. Вы знаете, что такое телевизор? Ну, откуда вам знать! Это такой ящик со стеклом, по нему показывают «Аншлаг». Я ненавижу крестьян, они такие грубые… Как мне холодно…
Я слушал лихорадочные откровения умирающего убийцы, и мне стало его почему-то жаль.