— Марья Ивановна, — машинально ответила она, продолжая смотреть на меня во все глаза.
— Капитанская дочь? — поинтересовался я, вспомнив одноименную повесть и имя-отчество героини Пушкина.
— Нет, бригадирская, — поправила она. — А ты… вы кем будете?
— Так, по делам путешествую. Да вот занедужил в дороге.
Марья Ивановна сочувственно вздохнула, но было видно, думала совсем о другом.
— Ты бы, милый, шел бы отсюда. Долго ли до греха…
Я внимательно смотрел ей в лицо. Теперь многое из ее поведения делалось понятно. Она не просто спала со мной, она меня, скорее всего, от чего-то спасала.
— Понятно, — сказал я, отвечая не на ее слова, а на свои мысли. — Спасибо, Марья Ивановна!
Однако не только уйти, но и собраться это сделать я не успел. Дверь в номер широко распахнулась. В комнату влетел хозяин с красным от гнева лицом. За его спиной маячили два мужика, одетые в извозчичьи армяки.
— Тебе кто дозволял по номерам шляться! — закричал он на сестру. — Убирайся к себе!
Женщина вскочила со стула и отступила вглубь комнаты.
— Не нужно, Поликарп Иванович, — просительно сказала она. — О душе подумай!
Однако хозяин ни о чем таком думать не собирался. Он был так зол, что с трудом удерживался от ругани и рукоприкладства.
— К себе! — кратко приказал он, гоняя по скулам желваки и сжимая кулаки. — Не твоего бабьего ума дело!
Я почувствовал, что семейная ссора вот-вот перерастет в нечто большее, и вмешался:
— Выйдите из моего номера! — громко сказал я ломающимся мальчишеским голосом.
От неожиданности хозяин на мгновение остолбенел, потом загрохотал, срывая зло на мне:
— Я тебя, басурман удалой, сейчас как собаку убью! Ты мне, пес смердящий, перечить будешь! Да ты знаешь, с кем говоришь!
Он мотнул головой помощникам и двинулся на меня. Те, мешая, друг другу протиснулись в комнату, и сразу в ней стало тесно. Я отскочил назад к кровати и выхватил из-под подушки пистолет.
— Вон отсюда! — закричал я, взводя курок.
— Да я тебя! — начал было Поликарп Иванович, но я прицелился ему прямо в лоб, и он замолчал на полуслове. Его помощники собрались броситься на меня, но я опередил их, закричав:
— Еще шаг, и стреляю!
Они нерешительно остановились, не слыша приказа хозяина.
— Вели им убраться отсюда, или тебе конец! — продолжил я, глядя в упор в полыхнувшие испугом глаза Поликарпа.
Тот понял, что я не шучу, и приказал:
— Оставьте нас!
Мужики послушно вышли, притворив за собой дверь.
— Марья, иди к себе! — снизив накал, опять приказал хозяин.
— Нет, — твердо ответила женщина. — Не будет по-твоему.
— Вам отсюда все равно не выбраться, — с ненавистью глядя то на сестру, то на меня, пообещал он, — подохнете здесь, как крысы.
— Лучше умру, но по-твоему все равно не будет! — упрямо сказала женщина звенящим голосом.
— Ладно! Родную кровь на безродного басурмана променяла! — не отводя взгляда от нацеленного в лоб пистолета, прошипел Поликарп Иванович, отступая к выходу. — Будь ты трижды проклята.
Хозяин толкнул дверь спиной и выскочил за порог.
Марья Ивановна, обессилив от нервного порыва, опустилась на корточки там, где стояла, и тихо заплакала, прикрывая глаза кончиками платка.
— Не нужно, — попытался я успокоить ее, — все будет хорошо! Как-нибудь выкрутимся.
— Нет, — сказала Марья Ивановна, промокнув последние слезинки, — ничего не поделаешь, придется погибать. Брат за деньги никого не пощадит.
— Это мы еще посмотрим.
— У тебя в пистолете всего один заряд. Он пошлет кого-нибудь из своих разбойников под пулю, и вся недолга. А дальше… — она не досказала, только горько вздохнула и перекрестились.
Мысль была, по меньшей мере, здравая и заставила меня заспешить. Первым делом я запер дверь на засов. Она открывалась наружу, так что внезапно выбить ее у нападающих не получится, придется выламывать, а это потребует времени. Следующее, что я сделал, это вынул из сундука саблю и освободил ее от тряпок. Несмотря на слабость, которая меня еще не оставила, с таким оружием продержаться было можно.
— А ты, Хасбулат, как я погляжу тоже не простого звания, — удивленно сказала Марья Ивановна, рассматривая мой арсенал. — Пистолет аглицкий, сабля турецкая.
— Индийская, — машинально поправил я, думая, чем еще можно задержать нападающих. — У брата много людей?
— Сам-друг шестеро, — ответила она.
— Тогда давай придвинем к дверям стол, чтобы, если ее выломают, не сразу сюда ворвались.
Марья Ивановна кивнула и помогла подтащить стол к дверям. После перенесенного ранения и высокой температуры я был совсем слаб и не справился бы без ее помощи. Когда приготовления были кончены, мы сели: я на кровать, женщина на стул.
— Как же получилось, что бригадирский сын сделался разбойником? — спросил я.
— Обычное дело, — ответила она, — как батюшка, а вслед за ним матушка преставились, начал играть Поликарп в карты и кости и все имение наше просадил, даже мое приданое. Он вообще-то не злой, только играет неудачливо. Сначала все свои деньги проиграл, потом казенные, попал под суд. В каторгу его не послали, но от службы уволили. Вот братец и придумал постоялый двор держать…
Дальше было ясно и без объяснений, однако она продолжила говорить о наболевшем:
— Набрал себе помощников, один другого хуже. Когда сюда попадаются бедолаги, вроде тебя, без роду и племени, или купцы с товаром и деньгами, они и губят души. Последнее время даже коробейниками не брезгуют…
— Понятно, — сказал я, думая, что предпринять дальше: не сидеть же нам без еды и воды в долгой осаде, ожидая неизвестно чего. — Ночью в окно вылезем, здесь невысоко, — сказал я Марье Ивановне.
— Он, Поликарп, умный, сторожей на ночь поставит. Да и куда мне от него деваться? Одна с голоду помру. Видно, отжила свое, пора и честь знать.
— Ну, это глупости, что-нибудь придумаем, я помогу тебе устроиться. Тебе сколько лет?
— Старая уже, скоро третий десяток разменяю, — грустно сказала Марья Ивановна. — Осенью двадцать восемь исполнится.
— Так ты моложе меня, — сказал я, забыв о своей юной внешности. — Мне уже тридцать.
— Как так тридцать? — поразилась Марья Ивановна. — Ты по виду совсем несмышленыш, я думала, тебе и половины от тридцати нет!
— Это у нас в Хасбулатии климат такой, все моложе выглядим, чем есть на самом деле.
— Так что же я, выходит, со взрослым мужем спала! — совершенно неожиданно воскликнула она и залилась краской стыда.