Чудесные голоса народных песен, в которых как будто уцелели звуки глубокой древности, завораживали и не давали отвлечься. Они были как отголоски неведомого мира, еще хранившего в себе живую обаятельную силу, которая властвовала над сердцами неизмеримо далекого потомства. Необычной энергетикой, каким-то хмельным весельем, опьянением радости были проникнуты все. Взрывы звонкого дружного смеха часто покрывали песни и речи.
Это были не актеры и актрисы, выкладывающиеся на рок-концерте и заводящие зрителей, себя выражали песенницы и плясуньи, они тешили сами себя от избытка сердца, и каждый зритель чувствовал себя своим, как важное действующее лицо. Все одновременно пели, плясали, говорили и хохотали.
При моем скептическом отношении к художественной самодеятельности и обычной пошлости пьяных народных гулянок, я впервые сам растворился в действии, и мне показалось, что ощутил и оценил большую душу своего народа. Никакого внутреннего напряга, скованности и забитости, свойственный крепостным, здесь не было и в помине. Это веселились внутренне свободные, красивые люди, которым хотелось праздника. И они создали такой праздник без хмеля и подобных ему искусственных стимуляторов.
Этот праздник не кончался до первых петухов и только полностью выгоревший в столярной избе кислород заставил нас вывалиться в зябкую прохладу светлой ночи под яростный дождь опрокинутого над деревней звездного неба.
Наутро, усталые, но довольные, мы двинулись в свои края. Вскоре показалась знакомая излучина реки, лошади чувствуя конец пути, прибавили шаг, и наше путешествие окончилось. Въезд обоза в деревню превратился в большое событие местного значения. Встречать вернувшихся крестьян сбежались все жители.
Бабы выли, словно уже и не чаяли увидеть своих мужей живыми. Началась невообразимая кутерьма. Вскоре на пролетке подъехала помещичья чета. Анна Семеновна в роли жены и помещицы смотрелась очень мило, и оба супруга выглядели счастливыми.
Приказчик, верный своему долгу, оторвал от себя рыдающую жену и подошел к господам с докладом. Я скромно стоял в сторонке, так как пока до меня никому не было дела.
Однако вскоре, видимо, разговор зашел обо мне и моей роли в путешествии. Помещичья чета с любопытством поглядывала в мою сторону. Меня подозвали. Я подошел к пролетке. По случаю приезда оделся я вполне прилично, в сюртук хорошего покроя и треуголку.
Антон Иванович, озабоченно смотрел на меня, видимо, не зная, как ко мне обращаться. Ни о каком казачке, да еще азиатского типа, он, понятное дело, не имел никакого представления и не мог предположить, откуда таковой мог взяться.
— Мне сказали, что ты казачок моего кузена? — наконец спросил он.
Мне не хотелось затевать неожиданный для предка разговор при всем честном народе, и я попросил позволения объяснить все позже с глазу на глаз. Любопытство его и Анны Семеновны, было затронуто, и они, скомкав торжественную встречу, отвезли меня в имение. Мы подъехали к дому, и я, не говоря ни слова, первым прошел в кабинет. Крыловы безропотно последовали за мной.
— Итак, дорогие мои родственники, ничего страшного не произошло, просто мне временно пришлось поменять внешность, — как о чем-то совершенно обыденном, сообщил я.
— Что переменить? — переспросил Антон Иванович бесцветным голосом и растеряно посмотрел на жену.
— Внешность, — повторил я. — Ты, Антон, поди, уже все про меня рассказал Анне Семеновне?
Предок смутился и неопределенно пожал плечами.
«Разболтал», — понял я.
— Да, милая прабабушка, вы видите перед собой знакомого вам Алексея Крылова.
— Вы, наверное, шутите? — сказала Анна Семеновна, бледнея.
— Увы, это чистая, правда, как и то, что мы с вами были дружны, когда встречались в доме графа Сергея Ильича. Помните мои анекдоты про больного?
— Но этого не может быть, — прошептала прабабка и, кажется, на всякий случай собралась упасть в обморок.
О, куртуазные времена и тонкие дамы, куда все это ушло!
— Может, — мрачно изрек Антон Иванович, который не был такой, как жена, впечатлительной натурой. — Он много чего может, этот внучек. Теперь того и гляди, за ним из Петербурга целый полк пришлют. Он же теперь «его превосходительство», шалопай чертов!
«Шалопаем» меня уже давно никто не называл, и я сделал вид, что немного обиделся.
— Видите, — пожаловался я Анне Семеновне, — порадей о родственниках, и тебя же обругают. Или лучше было, если бы все ваши льняные деньги на взятки всяким бездельникам ушли?
Предки синхронно отрицательно покачали головами. Анна Семеновна пока еще не пришла в себя и выглядела, как рыба, выброшенная из воды. Моргала глазами, отирала влажный лоб кружевным платочком и не знала, как принимать нежданно свалившегося на голову потомка.
Я, чтобы дать ей возможность придти в себя, повернулся к предку.
— Кстати, ты, Антон Иванович, в отставку вышел?
— Подал прошение. Я сейчас в отпуске по случаю женитьбы.
— Вот и молодец. А я перед вами виноват, не смог к свадьбе подарок прислать…
Я подошел к окну и крикнул толпящимся перед крыльцом дворовым, чтобы принесли мой сундук. На лицах предков появилось тревожное ожидание. События, мало того, что были слишком необычные, но и разворачивались слишком быстро для этого неторопливого времени.
В комнату вошли двое дворовых, одним из которых был мой бывший слуга Семен с сундуком. Поставил его у порога и тут же ушел. Предки как загипнотизированные наблюдали за моими действиями. Я же, выдерживая театральные паузы, неторопливо отомкнул замок, как фокусник в цирке поднял крышку и отбросил в сторону холстину, которой было прикрыто мое имущество.
— Это что еще такое? — тревожно спросил Антон Иванович. — Ты что еще удумал?!
Я поднял руку, призывая к тишине и вниманию, потом, покопавшись в одежде, вытащил пакет, обвернутый в грязную тряпицу. Не знаю, какого свадебного подарка ожидали от меня предки, но, судя по их лицам, замызганный сверток их разочаровал.
— Это вам на обзаведение, — сказал я, не удержавшись от небольшой рисовки.
Анна Семеновна не сдержала любопытства, приняла «подарок» и сразу же начала разворачивать. Увидев, что лежит в пакете, она тихо ойкнула и уронила тяжелый сверток на пол. Связанные пачки купюр самого высокого достоинства разлетелись по всему полу.
Наступила долгая пауза. Наконец Антон Иванович пришел в себя и глухим голосом спросил:
— Это сколько же здесь денег?
— Извини, брат, не знаю. Негде было счесть. В поездке все время на глазах. Не хотел народ в соблазн вводить.
— Да где же ты столько взял?
— Ишь ты, какой любопытный. Где взял, там больше нет.
Делая денежный подарок, я следил за реакцией прабабки, пытаясь проверить свои подозрения по поводу ее «ушлости». Чичерина экзамен выдержала, никакой алчности в ее взгляде я не заметил, только удивление.