Кроме заучивания мистических слов, вчера мне еще пришлось топить баню, три раза париться и три раза студиться в реке. Хозяйка в «помывке» не участвовала. Она трудилась в прямом смысле в поте лица, обихаживая баню. Каждый раз, когда я после омовения в реке возвращался в парную, там был другой аромат. Вся процедура мытья была строго регламентирована, до самых мелочей: сколько минут мне находиться в парной, сколько в реке, с какой ноги начинать движение. После такой психологической подготовки нарушать «регламент» действа я не решался и, как было предписано, не глядя по сторонам, брел по мокрой росистой траве прочь от реки. Что-то на этом берегу было отличным от того, оставленного мною. На этой стороне было значительно прохладнее, чем на той.
Солнце только взошло и до конца не рассеяло предрассветный утренний сумрак. Вскоре я взобрался на косогор и подошел к опушке старого неухоженного леса. Продравшись через плотный колючий кустарник, я оказался под кронами огромных деревьев, закрывающих небо. Тропинка, едва обозначенная в начале пути, исчезла, и я пошел вдоль опушки разыскивать ее. Понемногу светлело. Наконец я разглядел ее, почти неразличимую, в буйном разнотравье.
Идти по проторенной дорожке было комфортнее, чем по бездорожью. Я сориентировался по солнцу и двинулся в юго-западном направлении. Мне нужно было четко представлять азимут движения, чтобы не возникло проблем при возвращении. Марфа Оковна не оговаривала расстояние до полянки со старичком, но мне казалось, что он должен был находиться поблизости от реки. Однако полянок я уже прошел предостаточно, но никаких старичков там не было. Тяжеленный рюкзак давил лямками плечи, и гулять с ним просто так мне не очень хотелось.
Меня всегда раздражает бесцельное времяпровождение вроде прогулок. У любого действия должна быть цель, это примиряет со многими неудобствами.
Наконец, я такую цель нашел, начав собирать грибы. Белые попадались прямо у тропинки, и я увлекся. Сбор грибов — затягивающее и азартное занятие. Теперь я имел вполне конкретную цель. Старик и тяжелый рюкзак отошли на второй план, и, когда в нескольких шагах от меня прозвучал надтреснутый тенорок, я вздрогнул и удивленно взглянул на сидящего на заросшем мхом пне колоритного дедка.
Только увидев старика, я вспомнил, зачем я здесь. Дед выглядел сногсшибательно, таких особей я еще не встречал. Он напоминал не то колхозника времен коллективизации, не то статиста из оперы «Иван Сусанин». На старичке была совершенно ветхая рубаха до колен, вся в заплатах, коротенькие штаны системы «портки», абсолютно не по летнему сезону, теплая войлочная островерхая шляпа, напоминающая кулек, и, самое умилительное, настоящие лапти с онучами.
От такого зрелища я чуть не рассмеялся.
— Здравствуй, дедушка, мой свет, вам от Оковны привет, — срифмовал я приветствие в старорусском стиле.
Дед приветствие пропустил мимо ушей и строго спросил:
— Куда путь держишь, барин?
Обращение «барин» меня немного удивило, однако я не стал цепляться к старику и почтительно ответил, отвешивая поклон:
— К вам, с просьбой.
— Это что у тебя за срам? — перебил он меня, указывая пальцем на полиэтиленовый пакет, в который я собирал грибы.
Я сам с интересом посмотрел на пакет. На нем была изображена красотка, рекламирующая колготки. Мы уже так привыкли к голым девам в рекламе и на газетных разворотах, что перестали обращать на них внимание.
— Реклама, — неопределенно ответил я, не намереваясь вступать в детальные объяснения..
— Подай! — повелительно приказал старик и протянул сухонькую коричневую руку к пакету.
Я подал. Дед безжалостно вытряхнул из пакета грибы, разгладил его и начал любоваться полуголой моделью. Девка и вправду была отменная. Пока старик осматривал и обнюхивал красотку, я успел присмотреться к нему. Был он маленький, щупленький, но с густой клочковатой нечесаной бородой, до глаз закрывавшей лицо. Из-под нее виднелся только нос картошкой, почему-то морщинистый, и выцветшие, белесые глазки, наглые и цепкие. В старике было что-то от врубелевского лешего.
Насладившись лицезрением женских прелестей, он свернул пакет трубочкой и опустил в мешок, который достал из-за пня.
— Мне пригодится, — объявил он.
Я кивнул. Старик с простоватой улыбкой взглянул на меня в упор. Выглядел он божьим одуванчиком, однако холодные, настороженные глаза не вписывались в благостный образ.
— Деньги давай, — неожиданно, без преамбулы, потребовал он.
Предупрежденный, я не удивился и вытащил заранее приготовленную горсть современных монет. Старик протянул руку, и я ссыпал их ему в ладонь.
Может быть, это и мелкое жульничество, но я решил попробовать впарить деду вместо нумизматических редкостей российскую мелочь. Он с интересом рассмотрел монетки, ничего не сказал и спрятал за пазуху.
— Табачок есть? — опять без рассусоливаний спросил дед.
Я вытащил из кармана початую пачку «Золотой Явы» и дал ему сигарету.
— Табачок? — удивился старик, с интересом рассматривая ее.
Я достал вторую сигарету, показал, каким концом она берется в рот и, щелкнув зажигалкой, прикурил. От вспыхнувшего огонька старик шарахнулся, но тут же, как только зажигалка погасла, потребовал подарок. Я показал, где нажимать клавишу, и отдал огниво ему в руки. Дед долго не решался ее зажечь, придирчиво рассматривал и шептал что-то вроде заклинаний. Видимо, не усмотрев никакой опасности, несколько раз зажег огонек. Каждый раз это приводило его в буйный восторг, и он принимался издавать какие-то булькающие звуки. Наконец, запах дыма отвлек его, и он, присмотревшись ко мне, довольно ловко зажег сигарету, а зажигалку отправил к себе за пазуху. Я не стал протестовать, тем более что у меня их с собой была целая упаковка, взятая на случай мелких презентов селянам.
Сигарета деду не понравилась. Он, недовольно ворча, выкурил ее в несколько затяжек и пренебрежительно отбросил окурок. После этого с гордым видом вытащил из-за пазухи пеньковую почерневшую трубочку и кисет с какими-то корешками.
Большей пакости, чем его самосад, трудно себе представить, но старому хрену едкая вонь доставила большое удовольствие. Щурясь и ухмыляясь, он выпускал в мою сторону клубы ядовитого дыма, демонстрируя, каким должен быть качественный табак.
Я же с интересом рассматривал его одежду. Уже упомянутая латаная рубаха была пошита из льняной холстины. Ткань эта очень напоминает мешковину, только что нити были чуть тоньше и набиты плотнее. Качество пошива тоже было не самое высокое. Не знаю, сам ли он портняжил или у них в деревне был специальный умелец-оригинал, но все было сварганено криво-косо, через край и неровными стежками.
Кончив курить, старик опять заставил меня вздрогнуть внезапным вопросом:
— Водка есть?
Понятное дело, водка у меня была. Куда же в России денешься без водки?
— Есть, — так же кратко, как дед, ответил я и вытащил из бокового кармана рюкзака бутылку темного происхождения, купленную в приснопамятном «сельпо».