Солнечный луч пробился сквозь щель в занавеске, поблуждал по подушке и нашел мои закрытые глаза. Чтобы избавиться от него, я повернулся на бок и проснулся.
«Стреляемся с десяти шагов», — почему-то всплыла в голове отчетливая мысль.
«Что за бред, с кем это я собрался стреляться?» — подумал я, сладко потягиваясь. В голове постепенно прояснялось, я вспомнил события вчерашнего вечера и подскочил на кровати. Это не сон. В восемь часов утра у меня должен состояться поединок.
Я спустил ноги с кровати, окончательно разодрал глаза и почувствовал легкий озноб. В голове была звенящая пустота, во рту и желудке всё, что полагается после неумеренного потребления горячительных напитков. «Зря я мешал водку с „Мальвазией“ и ликерами, — самокритично подумал я. — Эх, сейчас бы холодного пивка и горячую ванну!» — однако, всё это были неосуществимые мечты, мне оставалось только тяжело вздохнуть, встать и быстро одеться. Было четверть седьмого утра, и времени до начала дуэли оставалось совсем немного. О том, чтобы опоздать, не могло быть и речи.
Я вышел из своей комнаты и отправился на кухню поправлять здоровье. Кухарка, как показалось, неодобрительно посмотрела на мою опухшую личность, сочувственно усмехнулась и сбегала в погреб за кружкой огуречного рассола. Кисло-соленая животворящая субстанция потекла в горло, заливая в желудке пожар местного значения. После первой половины кружки на небе алмазы еще не появились, но солнце приобрело яркость, а лицо кухарки стало значительно приятнее и доброжелательнее.
— Сбегай на конюшню, позови моего слугу, — попросил я мальчишку, помогавшего стряпухе на кухне, — и скажи ему, пусть прихватит пистолеты.
Когда он услышал про оружие, у мальца от восторга загорелись глаза, и он бросился выполнять поручение. А я мелкими глотками допил остаток.
— Еще рассольчику, барин? — сочувственно спросила добрая женщина.
— Спасибо, Марфа, пока не нужно, — поблагодарил я. — Приготовь мне завтрак. Я буду у себя.
Мой условный слуга Иван пришел через три минуты.
— Звал, ваше благородие? — спросил он, без стука входя в комнату. С тех пор, как по приказу императора Павла арестовали и увезли в Санкт-Петербург мою жену, Иван игнорировал условности и заходил ко мне по-свойски.
— Принес пистолеты?
— Ты что, по мишеням стрелять собрался? — удивился он. — Какие теперь забавы, нам нужно готовиться к отъезду.
— У меня через час дуэль, так что сборы временно отменяются.
— Ишь ты! — воскликнул беглый солдат и присвистнул от удивления. — Когда же тебя поссориться угораздило? Говорил я тебе, Лексей Григорьич, не след назад ворочаться, пути не будет! Не послушался! И так бы коляску починили, любо-дорого! В любом селе кузнец есть! Ты всё над приметами смеешься! «Глупости и предрассудки», вот тебе и глупости! И где это ты так поссориться сумел, чтобы на пистолетах драться? Никак вчера вечером в гостях у уездного начальника?
— Да, так уж получилось. Я встретил у Киселева отчима той девицы, которую мы спасли, ну, и мы немного повздорили…
— Это какой-такой девицы? Той субтильной сироты, которую отец ради имения отправил на смерть к оборотню?
— Его. Во время застолья, рассказал про тот случай, а оказалось, что среди гостей был изверг-отчим. Ну, слово за слово, тот, конечно, начал всё отрицать и обвинять девушку, что она, мол, развратница и убежала из дома с любовником. Я был уже порядком пьян и немного не сдержался…
— По-дворянски перчатку бросил, или по-простому — морду набил? — поинтересовался Иван, не любивший «тонное обращение» привилегированного сословия.
— Попросту. Короче говоря, так получилось, что оскорбил его я и оружие выбирал он — так что придется теперь стреляться.
— Объегорили тебя, Лексей Григорьич, оно и понятно, как ты двух офицеров в поединке на саблях поранил, с тобой фехтовать боле никто не захочет. И какие условия?
— Как будто, стреляемся с десяти шагов.
— Ну, это невелика печаль, подстрелишь душегуба, и вся недолга.
— Еще кто кого подстрелит. Он отставной полковник и говорят, отлично стреляет. Да ты, может быть, его знаешь, он в осаде Измаила участвовал. Чириков, его фамилия.
— Чириков, говоришь?
Иван задумался, припоминая знакомых офицеров, воевавших с ним под Измаилом.
— Не командиром ли он был второго батальона 11 Псковского пехотного полка?
— Этого я не знаю. Зовут его, кажется, Петром Петровичем.
— Имени того батальонного не помню, но на личность узнаю. Если это тот Чириков, то, как есть, натуральный зверь. Солдаты от него кровавыми слезами плакали. Тот не то что падчерицу на убийство мог отдать, он бы и своих родных деток за целковый не пожалел. Ты уж постарайся, Лексей Григорьич, не осрамись. А то знаю я тебя, как душегуба прикончить, ты сразу в тоску впадаешь.
— Да брось ты из меня рефлексивного интеллигента делать, когда нужно бывает, я не очень-то церемонюсь.
— Обожаю я тебя слушать, — засмеялся Иван, — о чем говоришь вроде понятно, но ни одного слова уразуметь невозможно!
— Ладно тебе смеяться, дуэль ровно в восемь, а я еще не завтракал, да и после вчерашнего голова трещит.
— Чего тебе о завтраке думать, ежели вскорости помирать собрался! Стреляться-то по жребию будете или от барьера?
— Не помню, вчера наше возвращение так широко отмечали, что детали я нечетко запомнил. Кажется, всё-таки, от барьера. Это Антон Иванович договаривался с секундантом Чирикова, нужно будет у него спросить.
— Коли от барьера — это хорошо. Подойди первый и целься в изверга, как в мишень. — Иван вытащил пистолеты из ящика. — Как будешь изверга класть, насмерть или подранишь? Ежели насмерть, то я полным зарядом пороха заряжу, а коли ранить — то половинным.
— Заряжай полным, как обычно на стрельбище заряжал. Лечить этого Чирикова у меня нет никакой охоты, слишком мерзкий тип. К тому же если он выкрутится, то падчерицу обязательно со света сживет, а девчонке и так лихо досталось. Имение, в котором девушка с матерью и отчимом живут, ей от отца досталось, вот Чириков и решил от хозяйки избавиться. А то вдруг выйдет замуж и погонит его поганой метлой.
Только чего делить шкуру неубитого медведя, он меня может так же легко подстрелить, как и я его.
— Не скажи, ваше благородие! Он, поди, трусит: после того как ты столько разбойников поубивал, да оборотня в болотной крепости со всеми слугами живьем сжег, о тебе дурная слава идет…
— Этого ты мне не приписывай, — возмутился я, — никого я не жег. И вообще, мне сдается, что крепость вы с кузнецом Тимофеем спалили. Тоже мне, народные мстители!