— Как ты такое даже говорить можешь? — обиделся он. — Мы что, нехристи какие? У нас все, как у людей, и сватовство, и сговор был. Зосим человек солидный, дом у него свой и дело прибыльное. К тому же он второй год вдовеет. Чего ж ей было за Зосима пойти не согласиться? Да и не ее это дело женихов себе выбирать. Родителям, чай, виднее, за кого дочку выдать.
— Ладно, — сказал я, без особого чувства, — теперь мне все понятно. Прощайте, нам расходиться пора.
Мы без особой душевности раскланялись и разошлись в разные стороны. Хмель у меня выветрился окончательно, единственным последствием недавнего праздника осталась тупая боль в затылке. Неведомую Алену было искренне жаль — куда ни кинь, ничего хорошего девушке в жизни не светило. Даже если ее удастся спасти от сластолюбивого дьяка, то в лучшем случае, выдадут замуж за вдового Зосима, который остаток жизни будет попрекать ее за «измену». Ей, жертве произвола и насилия, еще придется оправдываться за чужое сластолюбие и вероломство. Однако отказываться от попытки познакомиться с таинственной пленницей я не собирался.
Настроение у меня окончательно испортилось. Я, не скрываясь, дошел до тына, с хода перепрыгнул «ров» и пролез в дыру в заборе во двор имения. Пока я спал и общался с посадскими, обеденное время прошло. О том, как без меня обходится десятник, не вспоминал, было как-то не до него. Однако он обо мне не забыл. Не успел я возникнуть на хозяйственном дворе откуда ни возьмись, появились мои новые друзья в своих длинных красных кафтанах. Было их пятеро, что само по себе уже немало, к тому же в руках они держали не сабли, с которыми не умели толком обращаться, а любимое стрелецкое оружие, бердыши.
Я остановился и наблюдал, как меня окружают со всех сторон.
Бежать было поздно. Степан явно торжествовал предстоящую победу и скалил по этому поводу зубы. Взывать к их благородству и чести было совершенно не актуально. Пришлось в очередной раз распаковывать свой ятаган.
Я понимал, что теперь все преимущества на стороне противника и справиться с такой оравой мне не под силу и другого выхода, чем попытаться заморочить им голову и вырваться из окружения, у меня не было. Но для этого нужно было соблюдать спокойствие и не будить у пьяных, что было видно невооруженным взглядом, охотничьих инстинктов.
— Ну, что, глухарь, попался! — довольным голосом закричал десятник, — Я тебе что говорил?! Будет тебе сейчас секир-башка!
Возразить на это заявление было сложно, и я промолчал. Степан окончательно обнаглел и начал тыкать в мою сторону острым концом бердыша. Видимо ему очень захотелось покуражиться, чтобы потешить свое уязвленное самолюбие.
— Ну что, боязно тебе, смерд? Будешь теперь знать, как против стрельцов нос драть! — радостно кричал он, пугая меня резкими движениями.
— Чего мне тебя бояться? — стараясь, чтобы голос звучал спокойно и даже равнодушно, ответил я. — Кто меня пальцем тронет, тот под кнут пойдет. Хочешь, чтобы с тебя живого мясо спустили?
По поводу кнута и мяса я не преувеличивал. Этим бесчеловечным, невообразимо жестоким наказанием, практиковавшимся до тридцатых годов девятнадцатого столетия, можно было действительно оставить человека без мяса. Кнут с кожаными крючьями из бычьей кожи на конце мог пробить тело до легких и кусками вырывал мясо.
Угроза десятника смутила, он незаметно для товарищей перекрестился, но винные пары заглушили страх и Степан, бахвалясь, спросил дурашливым голосом:
— Это кто ты есть такой, чтобы меня за тебя, смерда, под кнут поставили?
— А ты, что сам не знаешь, кто я такой? — удивленно поинтересовался я, придумывая за кого лучше себя выдать, чтобы сбить со стрельцов пьяный кураж.
— Откуда мне знать батюшка, — ерничая, воскликнул десятник, — сам скажи нам темным!
Я уже собрался выдать себя за племянника думного дьяка, как в этом пропала надобность. У меня неожиданно объявились заступники.
— А ну, стой, Степан! — послышался грозный крик и из-за бревенчатого овина показались мой давешний собутыльник Захар вместе с друганом Алексашкой. Они были вооружены, как и их товарищи, бердышами и, судя по всему, настроены весьма решительно.
— Ты зачем крамолу сеешь! — кричал Захар, размахивая своим бердышом как дубиной. — Это что, по стрелецки, впятером на одного?
Десятник растерялся от неожиданности, а его помощники, те сразу взяли свои секиры «к ноге», скорее всего, не желая ссориться со своими ж товарищами, стрельцами.
— Ты чего это, Захарушка? — удивленно спросил Степан моего собутыльника. — Никак тебе первый встречный смерд милей своего кровного товарища?
— Ты, того-этого, говори, да не заговаривайся! — возмутился Захар. — Я за товарища жизнь не пожалею, а вот только и тебе не дам моего побратима обижать!
— Какого побратима? Этот смерд тебе побратим?
— Какой он тебе смерд! Он из наших украинных стрельцов, так что ты его не можешь обижать!
От такого известия Степан окончательно растерялся, тем более, что теперь их пятеро было против нас троих, к тому же мной ему был обещан кнут. Однако он довольно быстро сориентировался:
— Так что же ты сразу-то не сказал, что ты из стрельцов? — почти плачущим голосом обратился он ко мне. — Раз так, то я ничего, тогда конечно!
— Ладно, — решил я проблему разом и радикально, — кто старое помянет, тому глаз вон. Захар, сможешь еще достать?
Неполная, непонятная для непосвященного человека фраза, разом изменила настроение всех присутствующих. На нас с Захаром устремились взоры полные тайных надежд.
— Так это, как водится, только тетка Агафья даром не даст, — как бы невзначай, напомнил он.
— За деньгами дело не станет, — успокоил я и вынул из кармана серебряный талер. — Бери на все, я угощаю!
— А что если боярин вдруг узнает? — принимая деньги, для приличия засомневался Захар Цибин. Однако его тотчас успокоил хор радостных голосов:
— Нет боярина, с утра в Москву ускакал! Так что, ты, Захарушка, не сомневайся!
— Ну, если так, то я что, я как все! — застенчиво улыбнулся стрелец.
* * *
Этот вечер у нас явно удался. На сумму, что я отвалил на пропой стрелецкой дружины, вполне мог упиться целый взвод, не то, что одно отделение. Самогона же в тайных хранилищах оказалось столько, что было похоже, легендарная бабка Агафья, несмотря на сухой закон, держала здесь собственный мини-завод по курению горячего вина.
К заходу солнца не то, что стрельцы, половина местных холопов передвигалась по территории имения исключительно на четвереньках. Все былые проблемы и обиды были давно забыты. Правда, не в меньшем количестве возникали новые ссоры, но ко мне они не имели никакого отношения. Я какое-то время просидел во главе стола, принимая хвалу и комплименты своему богатству и щедрости, добавил на пропой еще одну ефимку, после чего потихоньку сместился на периферию, уступив в застолье первую роль десятнику Степану. Он, в отличие от быстро сломавшегося Захара, градус держал хорошо и правил бал со знанием и сноровкой.