Дав себе слово оставаться джентльменом, я старался не смотреть в ее сторону и не распалять себя воображением. Как ни странно, это у меня получилось безо всякого напряга.
Мы разделись, и пока я загодя обливался ледяной водой из бочки в моечном отделении, Наташа прямиком направилась в парную. Только когда она прошла мимо меня, и, наклонившись, входила в низенькую дверцу, я не выдержал и оценивающе, с удовольствием посмотрел на нее.
Девушка была чудо как хороша статной фигурой, крутой и круглой, до половины прикрытой распущенными русалочьими волосами, попкой, тонкой для ее комплекции талией, мощными ногами…
Я, чтобы не завестись, опять вспомнил Ренуара и Кустодиева, стараясь перевести оценку из сексуальной в живописную. Впрочем, скоро никаких особых ухищрений, чтобы удержаться от соблазна, не понадобилось. Стоило только войти в парную, как жар вышиб из меня все похотливые мысли, а с потом вышли и остатки греховных желаний.
Сухой, нестерпимый пар прижал меня к земле. Воздух был напоен запахами сладких летних трав и терпкой, горькой полыни. Пока я пытался прийти в себя, Наташа подобно богине вздымалась своими монументальными ногами по деревянным ступеням к низкому широкому алтарю — верхней полке,
— Еще добавить? — спросила сверху девушка и взмахнула березовым веником. Меня обожгло раскаленным воздухом, и я позорно бежал в относительно прохладную моечную. Только вылив на себя несколько ковшей ледяной воды, я начал приходить в себя и, от греха подальше, ретировался в предбанник, где теперь казалось едва ли не холодно.
Пока мы мылись, рачительная Людмила Станиславовна выполнила наш заказ.
На столе возле лавки стоял миниатюрный, литров на пять бочонок пива, глиняный кувшин (я понюхал) с дрянной, сивушной водкой и грубой выделки тусклая стеклянная бутылка с вином. Пить нам все это предстояло из прекрасных, тонкой работы серебряных кубков и маленьких, изящных, тоже серебряных с позолотой и чернением чарочек.
Я выковырял из бочонка пробку и наполнил кубок пивом. Оно оказалось мутноватым, уступало по вкусовым качествам привычным заводским сортам, но было очень холодное, и я, не отрываясь, за один подход выпил не меньше литра
Наташи все это время слышно не было, и я уже начал беспокоиться, не сварилась ли она заживо. Пить подозрительную водку не хотелось, и я вновь налил себе в кубок пива.
Когда я, не торопясь, допивал второй объемистый сосуд, стал слышен плеск воды и живое движение в моечной. Я пошел проведать свою напарницу. Девушка, подняв над собой деревянный ковш, лила на запрокинутое лицо ледяную воду. Вопреки ожиданию, кожа не свисала с нее лоскутами, но была ярко-бордового цвета.
Опорожнив один ковш, Наташа тут же зачерпнула новый и с таким же томным наслаждением пустила тонкую струйку воды в запрокинутое лицо.
Что Мадонны, эти плечи, эти спины — наповал,
Будто доменною печью запрокинутый металл…
Слабовато Ренуару до таких сибирских ню…
— к месту вспомнил я обрывки стихотворения молодого Андрея Вознесенского.
Убедившись, что с девушкой все в порядке, я вернулся к своему пиву. Если по вкусовым качествам она уступало современным сортам, то по градусам явно их превосходило. Я всего с двух кубков приятно поплыл и, когда Наташа присоединилась ко мне, был уже под легким кайфом.
— Что будешь пить, пиво или вино? — спросил я, когда она устроилась возле меня на лавке.
— Я лучше сначала курного винца капельку выпью, — сказала она почему-то виноватым голосом.
— Давай, — согласился я, — и я с тобой за компанию.
Я налил в чарочки водки, и мы чокнулись. Девушка лихо выпила основательный стопарь и даже не покривилась. Я свою чарку пил ни торопясь, дегустируя напиток. Водка, вопреки опасениям, оказалась не крепкой, градусов тридцати, мягкой, настоянной на смородине и еще какой-то траве, и, несмотря на основательное сивушное присутствие, вполне удобоваримой.
Мы голенькими сидели рядышком на одной скамье, безо всяких грешных мыслей с моей стороны. Сбитое Наташино тело приобрело в парной такой не человеческий цвет, что нескромных мыслей не вызывало. Все проходило вполне по товарищески, и «холопка» даже перестала обзывать меня «государем-батюшкой».
Ради интереса я попробовал «сладкого вина». Напиток оказался вполне достойный и напоминал португальский портвейн. В связи с постным днем мясных закусок нам предложено не было, но меня вполне удовлетворили белая рыба и черная икра. Наташа больше налегала на сладкие пироги, что было естественно при ее пышных, сдобных формах.
По мере продвижения по напиткам, а также по прохождении времени, мы остывали, приобретали естественные цвета, нервная система взбадривалась, что не могло не сменить моего индифферентного сексуального настроя. Словно почувствовав, что наши отношения начинают меняться, девушка вновь отправилась париться. Я поскучал несколько минут в одиночестве и пошел следом. То ли прежний первый жар прошел, то ли я акклиматизировался, но второй заход в парную получился удачнее первого, и я даже рискнул подняться к Наташе на полог.
Пар и пот быстро выгнали из организма хмель, и наши отношения вновь приобрели безопасный для нравственности характер. Не успели мы остудиться второй раз, как Людмила Станиславовна без стеснения, не обращая на нашу наготу внимания, вошла в предбанник и позвала обедать.
Ни о каком обеде после всего выпитого под обильную закуску не хотелось даже думать, но Наташа так обрадовалась приглашению, что у меня не хватило духа ее разочаровать. Потому мы быстро ополоснулись, оделись и отправились в столовую.
* * *
Людмила Станиславовна сервировала стол так, как он, возможно, выглядел лет триста назад.
Яства стояли только исконно русские, безо всяких экзотических прелестей вроде картофеля или томатов, посуда была только металлическая и керамическая, а ложки деревянные. Напитки были то ли сделаны по старинным рецептам, то ли удачно стилизованы под старину.
Я помалкивал, не зная истинных возможностей хозяев, и принимал все как само собой разумеющееся, вплоть до «кабальной холопки». Женщины за столом были одеты соответственно интерьеру, в темно-синее и длинное, а тусклые сальные свечи дополняли ощущение дремучего средневековья. Только я в своем партикулярном платье начала XX века дисгармонировал с эпохой.
Столовая обставлена было просто до примитивности, но рационально. Людмила Станиславовна вознамерилась было нам с Наташей прислуживать, но я пошел демократическим путем и уговорил ее сесть за стол. Домоправительница вначале поломалась, но потом охотно присоединилась к нашему странному дуэту.
Судя по разговору, они с Наташей были почти не знакомы, но быстро нашли общий язык. Я, расслабленный после бани и принятых напитков, больше молчал и старался не злоупотреблять едой и спиртным, кстати, не в пример своим сотрапезницам. Женщины напротив, охмелев, оживились и, перебивая друг друга, с чувством рассказывали о своих бедах и тяжкой бабьей доле, а я куда-то поплыл, теряя ощущение реальности.