Генка чего-то ждал от меня, но я только махнул рукой неопределенно и пошел ужинать. Отстаньте все, маму вашу фак и папу тоже. Надоели. Геннадий Сергеевич попросил вытащить пару каштанов из огня – что ж, я рад стараться. Только Мария его ненаглядная, которая ему второй год не дает, через три этапа покинет команду навсегда. Машка хочет, чтобы я гнал во всю дурь – пожалуйста. Надеется увидеть, как я ненароком сломаюсь – ради Бога. Я тебе, зараза кудрявая, такое шоу покажу, от зависти удавишься. Вот так. Полный вперед. А то ничего себе заявочки – «твое драгоценное золото»… «покажи, что готов заплатить»… Эх, Машка, да ты без меня… Тьфу!… На самом деле я не был особенно рассержен. Но целенаправленно себя накручивал. Чтобы пройти трассу, ни на кого и ни на что не надеясь. Просто хорошо съехать.
Утром Мария выглядела очень собранной и деловитой. Весь завтрак я ловил на себе ее испытующий взгляд. Понятно было, что ей не терпится что-то у меня выяснить, но кругом было слишком много наших. Она перехватила меня по пути на склон. Барышня оказалась настроена решительно и сразу взяла быка за рога. «Слушай, Поль, ты это… Не сердишься на меня за вчерашнее?» – «А есть за что?» – «Да как тебе сказать. В общем, ты попусту не рискуй. Окажешься вторым – ориентируйся на мое время. Забудь всю ерунду, что я говорила. Я разозлилась просто. Явился, понимаешь, требует чего-то…» – «Да ладно, ерунда, все было понятно». – «Хорошо. Поль, ты не соврал, что уходишь?» – «Маш, ну ты ведь не слепая. Пора мне». Машка закусила губу и принялась изучать мои ботинки. Чертовски она была хороша в своем пятнистом комбинезоне, пальчики оближешь. «Ладно. Значит, договорились». И пошла. «Вы чего тут секретничаете?» – сзади возник крайне заинтересованный Илюха. «Вот именно – секретничаем». Я так эти слова произнес, что Илюха даже не попытался в ответ схохмить. Хорошо помню свое внутреннее состояние – все до лампочки. Что там Машка несла вчера, чего ей надо было сегодня… Мне нужно ехать. Очень быстро и с огромным удовольствием. Понеслись! Скорость мне, скорость! На горе я вдруг почувствовал основательно подзабытый зуд внутри. Прослушал тренера вполуха, ничего толком не запомнив. И рванул вниз. Поднялся и рванул еще. Еще! Тренер сначала вроде бы обрадовался, но постепенно начал смотреть на таймер с недоверием, а на меня – с опаской. Я был единственный в тот день, кому он не давал ценных указаний между спусками – только наблюдал. После четвертого моего прохода старик не удержался и спросил: «Ты чего так гонишь?» – «Спасибо большое!» – я скорчил обиженную рожу и укатил к подъемнику. Вслед донеслось: «Павел! Не смей!» Наш тренер мужик сообразительный. Если кто из его подопечных малость не в себе, он это чувствует на раз. Но мне было все равно. Я поездил еще, а когда понял, что на сегодня хватит, ушел в гостиницу, не спросясь. «Павел! Какого черта?!» – впервые старик вломился ко мне в номер без стука. «Я завтра хорошо съеду. Вот какого». Тренер потоптался немного в дверях для внушительности, пробормотал: «Ну-ну, посмотрим, как это у тебя получится…» и ушел. Другой бы на его месте поддержал, удачи пожелал, но только не он. В последние годы старик начал теряться в ситуациях, которых раньше просто не допустил бы вообще. Наверное, мы слишком для него выросли. Он уже не мог быть нам папочкой, суровым, но справедливым. Впрочем, подумай старик, будто я замышляю что-то лично против него, скандал был бы дикий. Старик? Пятьдесят три года. Старик. Бросил бы лыжи, считался бы мужчиной в расцвете сил. Но кто-то ведь должен тренировать всяких оболтусов.
Мне достался неудобный двенадцатый стартовый номер, и впереди как назло стояли заведомо слабые лыжники. Зато Машка оказалась тридцатой – отлично. Гора еще не будет сильно распахана, а примерный расклад сил уже станет виден. Я съехал очень быстро для себя, причем на удивление легко и свободно, без единой серьезной осечки. В финишном развороте на меня накатилась такая радость, какой не было давно. Хоть на табло не смотри – и без того хорошо. Диктор объявил: первое время. Я посмотрел-таки и добавил про себя – с приличным отрывом. Ну, поглядим, сколько оно продержится… А это важно? Меня так и распирало изнутри. Поверил: могу. И сделаю.
Илюха скатился третьим, сломав бронзовый дубль болгар, за что ему украдкой показали кулак. Потом какое-то время ничего особенного не происходило. Затем плотной группой пошли фавориты, и положение внизу начало меняться с каждым новоприбывшим. Американец сдвинул меня на второе место, отчего я разрушил серебряный дубль австрийцев, но они только посмеивались, у них двое сильнейших оставались наверху. Потом кто-то вылетал с трассы, один деятель умудрился перерубить флаг пополам, чего не может быть в принципе, кому-то потребовалась медицинская помощь… Я спокойно ждал тех, кто представлял для меня серьезную опасность. Бояна, например. Он должен был стартовать вслед за Машкой и легко мог подпортить мое положение в таблице. Машка прошла трассу очень четко и оказалась второй, первый раз за сезон. Подкатилась, сняла лыжи, встала рядом и игриво толкнула меня бедром. Вид у нее был такой, словно выиграла Кубок Мира в абсолюте. «Поль, спасибо!» – «Да за что?» – «Сам знаешь…» Ну, знаю. Ну, пожалуйста. В нашу сторону целились камеры – потенциальный серебряный дубль как-никак.
Боян приехал четвертым. Он прилично начал – я даже расстроился, – но в середине трассы несколько раз подряд слегка ошибся и потерял темп. Мы стояли как раз у проема в бортике, он шел мимо, и я вопросительно двинул подбородком. «Вот, сам себя перехитрил. Хотел как лучше, а видишь… Молодцы, ребята, так держать. Мария! С тебя биг кисс». Машка послала ему воздушный поцелуй, и Боян скрылся в толпе. На финишной площадке стоят только призеры. Вот съедет парочка мужиков как следует, и я тоже уйду…
Парочка не съехала. Только еще один американец. И бедная Ханна – у Машки стали такие глаза, что я подумал: однажды наша красавица сыпанет-таки австрийке яду в ее утреннюю витаминизированную кашку. Но зато не разбился наш дубль – мы взяли парную бронзу, и кто-то из игроков, рискнувший поставить на русских, очень хорошо заработал. На меня деньги принимали из расчета один к пяти, на Машку один к семи, в дубле коэффициент будет… Ой, плохо у меня с математикой. Но самое главное и самое приятное – это выиграли русские. Я конечно не исключаю, что у нашей команды имеется сильно больной на голову фанат в каком-нибудь Занзибаре. Но все-таки притухшие звезды типа моей скромной персоны как правило вызывают азартный интерес в первую очередь у патриотически настроенных земляков. А ведь было время, когда ставка «на Пашку с Машкой» гремела по всем российским букмекерским конторам. Бедная моя мама решила как-то оценить вблизи, чем же ее сын занимается, и посетила одно заведение в разгар гонки. Смотреть на огромном, во всю стену, проекционном экране, как я съезжаю, она не смогла. Но наслушалась разного. «Во-первых, – с нервным хохотком рассказывала она позже, – там они ставят, ужас какой… на Пашку с Машкой. Так и кричат через весь зал. А во-вторых, Паша, ты не представляешь, в каких именно подробностях обсуждается ваша с Марией совместная жизнь… Кстати, Маша правда беременна?» Я смеялся, просил маму не принимать сплетни близко к сердцу, и внимательно прислушивался к своим ощущениям. Знаете, было приятно. Очень. Как сейчас, когда совершенно неведомые мне, но русские мужики, благодаря нашим с Марией усилиям подзаработали деньжат. И наверняка выпили за наше здоровье. Прекрасно. Вообще каждая победа на трассе означает, что ты съехал не только для себя. Неважно, были ставки или нет, все равно кто-то напряженно следил за тем, как ты борешься с горой, и желал тебе выигрыша. И радовался вместе с тобой, когда ты взошел на пьедестал. Такой монолитный снаружи и такой бутафорский, если смотреть на него сзади… Но сзади на многие вещи лучше не смотреть. А уж тем более не стоит лезть внутрь. Там, внутри, может оказаться столько всякого…