Тренер наконец-то ожил и полез через бортик отгонять от меня журналистов. Большое табло перешло в видеорежим, и я, глядя поверх голов наседающей на меня толпы, впился в него глазами. Естественно, они показывали тот самый момент. Ту долю секунды, что моя лыжа шла мимо шеи канадца. В пошаговой раскадровке и с огромным увеличением. Так, вот проехала грузовая площадка, и как раз сейчас, где-то уже далеко за задником крепления, должен произойти тот самый чертов вжик. Меня слегка передернуло. Что может быть острее канта профессиональной горной лыжи? Скальпель хирурга? Бритва? Господи, меня же чуть завалило влево, и лыжа стояла под углом такого эффективного резания… Скальпель хирурга. И им я аккуратно располосовал канадцу сонную артерию.
На большом табло не было видно самого главного – автоматическая камера повернула, отслеживая тот объект, который двигался быстрее, и Дон ушел за пределы кадра. Но я и так себе представил, как хлестнула из шеи алая струя. На белый-пребелый снег… Я стоял посреди толпы и не отвечал ни на один вопрос, ничего не видел и не слышал вообще. Я думал о главном – засчитают ли мне победу. Тогда Данки моментально переведет выигрыш. А вдруг не засчитают? Мало ли что комиссии в голову взбредет. По идее технических препятствий быть не должно. На трассе может произойти что угодно, в «Ди Челлендж» вообще люди гибнут, такая уж это гонка по определению. Тотализатор же крутится сам по себе, и будет крутиться, даже если на склон какой-нибудь залетный аэробус обрушится. Я победил, заплатите денежки согласно коэффициенту. Но ведь и таких случаев, как сегодня, в «Ди Челлендж» еще не было…
Я бросил взгляд на табло. Хватит дергаться, Поль! Вот, смотри, твой результат зафиксирован, он давно ушел в Сеть, наверняка уже пошли выплаты… Это какое же счастье, что я не имею дела с легальными букмекерами! У Данки чужие деньги попусту не задерживаются, они ему очень сильно жгут руки. Такие, как он, мгновенно распихивают поступающие суммы по углам-закоулочкам и тщательно затирают следы – профессия требует. И не менее споро переводят выигрыши, пусть и взимая с них грабительский процент. Зато черта с два к Данки явятся дяди в штатском и начнут копаться в отчетности. А если даже и явятся – не найдут они ни малейших следов того, что сегодня неплохо подзаработал один спортсмен, который ставить деньги права не имел.
И, возможно, из-за денег убил.
Поверх голов мне было отлично видно, как проталкивается по узкому проходу вдоль бортика полиция. Небольшая группа совершенно одинаковых людей, что в форме, что без. Все – со стертым и малозначительным среднеевропейским выражением лица. Печать легкой скорби на каждом челе – идут забирать чемпиона. Прямо стихи. Да, но ведь они за мной! Поль, дружище, очнись, это нас арестовывать идут! Я тряхнул головой в тщетной надежде проснуться.
Не вышло.
Как ни странно, никаких особых угрызений совести я не чувствовал. Возможные последствия меня занимали весьма, а вот то, что случилось… Ну, случилось. Уж кем-кем, а убийцей я себя не возомнил. Конечно, легкий шок. Естественно, желание поскорее выкарабкаться и полегче отделаться. Но я же действительно никого не убивал! Стопроцентный несчастный случай. По ощущениям больше всего это было похоже на дорожно-транспортное происшествие.
Тем не менее, забираться на пьедестал у меня духу не хватило. Как не хватило его у организаторов на то, чтобы зажать медаль. Случай оказался уникальный – никогда еще лыжник, насмерть переехавший соперника, не приходил к финишу первым. Да и просто не доезжал до конца трассы. Что ж, посмотрим, насколько «Даунхилл Челлендж» честная гонка. Я встал у пьедестала, рядом с цифрой «1», оказавшись ниже второго и третьего призера. Стоял к ним спиной и думал – наклонится хоть одна сволочь, чтобы хлопнуть меня по плечу? Нет, не хлопнули.
Полицейские околачивались неподалеку и вяло шарили по мне глазами. Тренер пробормотал скороговоркой на ухо: «Держись, мальчик, адвокат уже едет, ничего не подписывай, ничего не говори вообще, жди адвоката, мы с тобой, держись…» и растворился в толпе. Не имел он права меня бросать в такой ситуации – но сбежал. Понятно было, что старик растерян, и все-таки это вышло совсем не по-спортивному – я даже затаил легкую злобу. Сказать по правде, мне было очень страшно тогда. Впервые в жизни по-настоящему страшно. Я вляпался в нечто такое, что оказалось гораздо больше меня, и управляло ситуацией помимо моей воли. К этому я не привык, все мои предыдущие жизненные шаги были достаточно осознанными и предполагали возможность сдать назад, отказаться, увернуться. А сейчас никакой свободы маневра не осталось. Только плыть по течению, подчиняться, делать то, что велят. Я стоял в ожидании медали и боялся предстоящих событий. Чтобы было не так муторно, гонял в сознании давно заготовленную фразу, которую должен бросить журналистам. Я ее придумал еще когда глядел на табло. Работа такая у нас, у «челленджеров»: Платон мне друг, но маркетинг дороже. То, что я не забрался на верхнюю ступеньку пьедестала, тоже удачный маркетинговый ход. И награду не возьму. В смысле – медаль. Деньги-то свои я честно заработал. Или деньги тоже… похерить? В пользу семей невинно убиенных. Первый внутренний порыв у меня был именно такой, не расчет, а порыв, совершенно от души. Это теперь я прикидывал, как обратить свое вдруг прорвавшееся наружу благородство к своей же пользе. Виновным в гибели Киркпатрика я себя по-прежнему не чувствовал, наборот, крепла убежденность в том, что я чист перед Богом как стеклышко. Но всегда найдется гнида, которая тебя обвинит. Скорее всего уже нашлась. Значит нужно не распускать сопли, а использовать любой шанс, чтобы произвести впечатление.
Выкручивайся, Поль. Заехал в ситуацию, теперь выезжай. Если вещие сны начинают сбываться – работай на опережение.
Председатель комиссии с похоронным лицом подошел ко мне и остановился, растянув ленточку медали в руках. Он был уверен, что я сейчас наклоню голову и приму награду. И заранее меня за это ненавидел. Да что ты знаешь обо мне, дурак нерусский! Впрочем, этого человека я тоже понимал. С одной стороны, чем больше смертей на трассе, тем выше популярность «Ди Челлендж». С другой – у жесткости гонок есть определенный предел, за которым она перерождается в жестокость. Нельзя вручать золото лыжнику, угробившему соперника. После таких выкрутасов рейтинг падает. Общественное мнение штука непростая, формируется под давлением массы факторов, наши инфантильные зрители и игроки на самом деле те еще мерзавцы. Им нужно, чтобы кровопролитие было обставлено чинно-благородно. Ну, Поль, давай! Выручай неблагодарное человечество. Сделай хорошую мину при отвратительной игре.
Я протянул руку и схватил медаль, почти вырвав ее у председателя. Взвесил свое золото в кулаке, чувствуя, как буравят меня почти триста миллионов взглядов невидимых телезрителей. Что-то странное происходило вокруг – я сначала не понял, и вдруг улышал. Это над трибунами зависла гробовая тишина. Поэтому никто не пропустил ни слова. Ни одно ухо, ни один микрофон. «Передайте эту медаль семье Дона Киркпатрика, – сказал я хмуро, протягивая золото обратно председателю. – И выигрышную сумму – тоже. Мне не нужна победа такой ценой».
Вот это был взрыв! Тут-то все положенное и началось – даже хлопанья по плечам от второго и третьего призера я удостоился. А от воплей с трибун чуть не оглох. Председатель на радостях едва меня не расцеловал. Промямлил только, что деньги перевести я должен сам, победа моя безусловна, в таких случаях чек не переоформляется, но факт волеизъявления чемпиона зафиксирован. Чек я небрежно сунул за манжету на рукаве комбинезона, эта символическая бумажка ничего не значила, только подтверждала, что сумма на мое имя задепонирована. И лишний раз напоминала о Данки и настоящем моем выигрыше. Который наверняка уже доехал до Швейцарии. А значит, программу-минимум я все-таки отработал. Нет, еще журналисты.