И что особенно Гоша порадовало, из «Тойоты» осторожно выбирался целый и невредимый Сан Сеич.
Бедлам продолжался где-то с минуту, а потом стих. Из-за БТРа появился «тупой» с разбитой в кровь мордой, и еще двое, щедро осыпанные белым. Гош догадался, что это тальк от сработавших подушек безопасности. Цыгана усадили на крыльцо, аккуратно положив рядом его оружие. Разъяренного парня сдернули с БТРа за ноги и принялись бить. Из люка высунулся обрадованный механик-водитель, его немедленно стащили вниз и тоже как следует отметелили. Из дома выскочил Большой с аптечкой в руках. Сан Сеич постоял немного, приходя в себя, а потом очнулся и начал руководить.
Для начала он что-то сказал Белому, и тот увел Цыгана в дом. Потом каким-то образом заставил «тупых» прекратить мордобой. Умыл раненого водой из принесенного Большим ведра и занялся его физиономией. Гош опустил бинокль и достал сигареты.
Добрых полчаса он наблюдал за тем, как «тупые» бесцельно слоняются по ферме, глупо озираясь и перебрасываясь короткими фразами. За это время между ними возникли еще две короткие ленивые драки. Наконец Сан Сеич закончил обрабатывать пострадавших. БТР, подав задом, вытолкал со двора раздолбанный «Ниссан». Гости с видимым трудом отодрали разбитый джип от своего броневика и спихнули металлолом с дороги, при этом поставив на крышу. Снова чуть не поцапались между собой, но все-таки расселись по оставшимся машинам и упылили в город.
Гош повалялся немного на мягкой траве под березами, а потом навьючил на себя рюкзак, повесил автомат на шею и неспешно двинулся по направлению к ферме. Домой. Обедать.
* * *
Белый, Цыган и Большой сидели за покосившимся столом в небольшом запущенном садике позади дома. Троица ела консервированные сосиски, по очереди выуживая их пальцами из узкой высокой банки, и запивала холодным молоком.
– Гошка! – обрадовался Большой. – Ну, ты как?
– Ничего, спасибо. Думаю, лучше, чем некоторые.
– Ерунда, – кивнул Цыган с набитым ртом. – Пара синяков. Ваш Цыган – настоящий индеец.
– Я уж думал, тебе конец…
– Я тоже, – согласился Цыган, утвердительно мотая головой.
– Ты чего вернулся? – спросил Белый.
– Не понял, – удивился Гош, присаживаясь на край скамьи.
– Ну-ну… – пробормотал Белый неопределенно и потянулся за очередной сосиской.
– Я не хочу уходить, – сказал Гош мягко. – Я хотел бы остаться здесь. Еще на какое-то время. Мне, конечно, нужно в Москву… Но это подождет. Думаю, я здесь нужнее. Извини уж меня за такую самонадеянность.
– Посмотрим, – обнадежил Белый.
– Я так и знал, что ты вернешься, – сообщил Цыган.
– Жуй, – сказал ему Белый. – Не тошнит?
– Да нет же! – рявкнул Цыган, усиленно кивая.
– Может, и не тошнит, – заметил Белый, – а симптомчики имеются. Опять у тебя началось…
– Чего?
– Ничего. Забыл? Месяц тебя переучивали…
– А-а… – смущенно пробормотал Цыган. – Ты не знаешь, – объяснил он Гошу. – Это у меня странность какая-то. Была. Нужно сказать «да» – я, как дурак, головой мотаю. Нужно сказать «нет» – принимаюсь кивать. Ох, намучились со мной ребята…
– С чего ты взял, что ты цыган? – неожиданно спросил Гош.
Белый под столом крепко въехал ему башмаком в голень.
– В зеркало посмотрел, – ответил Цыган, настораживаясь. – А что?
– Да нет… Может, ты и на самом деле цыган. Одно другому не мешает. Хочешь быть цыганом – ради бога! – Гош схлопотал от Белого еще один пинок, на этот раз такой, что едва не взвыл от боли. – Счастливого пути, как говорится. На добър път!
Цыган вылупил глаза и резко выпрямился. Слова, произнесенные на странном языке, с неожиданным ударением и преувеличенно звучной артикуляцией, очень похожей на его собственную, ударили объездчика, будто током.
– Какво мислиш, българин-сънародник? – поинтересовался Гош вкрадчиво.
Цыгана форменным образом затрясло. Он неестественно сморщился и вдруг ответил Гошу длинной нечленораздельной фразой, выплюнутой в пулеметном темпе перекошенным ртом. И замолк, дико вращая глазами.
– Говори! – потребовал Гош, подаваясь вперед.
– Заткнись, сволочь! – прошипел ему на ухо Белый.
Цыган медленно поднимался из-за стола, бессмысленно глядя в пространство. Он произнес еще несколько слов, осекся и вдруг закрыл лицо руками. Его зашатало. Большой осторожно придержал Цыгана за штаны.
– Не понимаю, – через силу выдавил Цыган по-русски.
– Вспоминай со мной, – сказал Гош. – Ты это заучил еще в первом классе, а то и в детском саду. Такое не забывается. Ну-ка… Аз съм българче. Обичам наште планини зелени. Българин та се наричам. Първа радост е за мене. Аз съм българче…
Белый вдруг сорвался с места и убежал в дом.
– …и расна, – негромко подхватил за Гошем Цыган, не отрывая рук от лица. – В край великий. В славно време. Сън съм на земля прекрасна… – Из-под его пальцев градом покатились слезы. Он умолк и, двигаясь, как лунатик, выбрался из-за стола. Постоял мгновение и, спотыкаясь, бегом кинулся за угол.
– Сън съм на юнацко племя, – заключил Гош. – Вот и все.
– Ну, ты даешь… – выдохнул Большой.
– Это вы даете, – заявил Гош сварливо. – Точнее, ваш обожаемый Сан Сеич. Я говорю – может, Цыган и на самом деле цыган. Но тогда он болгарский цыган.
– Откуда ты узнал? – изумился Большой.
– Есть такая характерная национальная черта у болгар. Цыгану хотелось кивнуть, говоря «нет». Он сегодня с утра был очень задерган и забыл, что вы его переучили. А я случайно заметил. Хотя тоже был… задерган.
– Ты откуда болгарский знаешь?
– Без понятия. Да и не знаю я его. Так, десяток слов. Вот этот детский стишок, например. У меня примерно в том же же объеме английский, французский, итальянский… Даже испанский, кажется. А стихотворение, между прочим, очень хорошее. Очень патетическое и в то же время какое-то интимное. У нас таких нет.
– Ты молодец, – сказал Большой твердо.
– Не уверен, – вздохнул Гош. – Видишь, как я его… Эх, братишка, налей-ка ты мне, что ли, молочка. Напоследок.
– Почему? – удивился Большой, доставая из-под стола бидон.
– Сейчас мне Сан Сеич устроит головомойку, – объяснил Гош. – За черствость и волюнтаризм, несовместимые с профессиональной этикой.
– Он спит. Устал.
– Ничего, Белый разбудит, – пообещал Гош, принимая наполненный до краев стакан. – Вот они мне на пару…
– А я им обоим морду набью!!! – заорал Большой.
От неожиданности Гош крепко зажмурился.
* * *
Драки не получилось. Белый вернулся в сад один, и скорее расстроенный, чем злой. Уселся рядом с опасливо напрягшимся Гошем, отхлебнул молока и произнес, ни к кому специально не обращаясь: