Что это? Предчувствие? Голод?
Распутница, обругала она себя. Неспроста ее пугает та сила, что притягивает их друг к другу.
Она протерла стол и подала кофе, себе — слабый и с молоком, ему — черный и крепкий. Инь и ян, день и ночь, свет и тень.
Он приподнялся, пригубил кофе; она опустилась на другой диванчик и судорожно вцепилась в кружку.
— Ужин был превосходный, — услышала она свой голос в напряженной тишине. — Спасибо.
— На здоровье. Спасибо, что посидела с Никой.
Она через силу засмеялась.
— Ты мог отвести ее в детский сад, сэкономил бы целое состояние.
— Тогда не было бы и вполовину так хорошо и весело.
— Это верно. — Рука ее дрогнула, кофе пролился, и она поморщилась. — Черт, — буркнула она и встала за тряпкой одновременно с Джеком. Она протянула руку и случайно ткнула ему в ребра; он поморщился. — Извини! — воскликнула она. — Там как раз царапина?
Криво криво усмехнулся.
— Точное попадание. Ничего страшного.
— Дай посмотрю. — Молли выдернула его рубашку из брюк и задрала ее.
Кожа была содрана, и по телу тянулась широкая царапина длиной с ее руку. Рана выглядела глубокой, и Молли, не раздумывая, наклонилась и приложилась к ней губами.
Он замер, и она отпрянула.
— Извини, — пробормотала она. — Я не подумала. Просто привычка, я всегда так делаю с детьми.
Его глаза смеялись.
— У меня все болит, — нежно сказал Джек, — целуй меня лучше, Молли.
Сдержаться она не могла — со сдавленным вздохом она отдалась в его руки, стараясь не задевать рану. Он осторожно держал ее в объятиях, его губы скользнули по ее губам, сбежали на нежную кожу шеи, проверили пульс, бьющийся под подбородком как птица в клетке. Язык ласкал ее, вызывая дрожь во всем теле, и из позабытого уголка сердца вырвался слабый стон желания.
— Молли, — простонал он, и его дыхание обожгло ей шею, и губы, на этот раз требовательные, опять нашли ее губы, и язык пронзил их. Она дала ему то, чего он хотел, ее руки скользнули вверх и обхватили его голову, пальцы вплелись в мягкие, шелковистые волосы.
От него пахло кофе и мятной жвачкой, рот его был искусный и порочный, он вызывал в ней желание, с которым она, казалось, давно простилась. Молли прогнулась, его руки скользнули по ее телу, накрыли холмики грудей, и он со сдавленным стоном оборвал поцелуй.
— Я хочу тебя. — Его горячее дыхание касалось ее рта, грудь вздымалась от сдерживаемой страсти. — Останови меня, Молли, — взмолился он. — Это безумие.
— Нет, — прошептала она и снова притянула к себе его голову; губы стыли без его губ. — Люби меня, Джек. Пожалуйста.
Он застонал и отпрянул.
— Нет, Молли. Мы не можем.
— Пожалуйста…
— Молли, ты забеременеешь.
Это отрезвило ее, как ничто другое.
— О Господи, — содрогнулась она; ноги подкосились, и она плюхнулась на диван.
Он сел рядом, одной рукой обнял ее за плечи, другой сжал обе ее руки.
— Все о'кей, — буркнул он.
Она чувствовала, что ресницы слиплись от слез, и зажмурилась.
— Извини, — прошептала она. — Господи, что ты должен обо мне думать!
Он прижал ее к груди.
— Перестань, Молли. Я безумно хочу тебя. В этом нет ничего плохого. Просто мы не должны этого допустить.
— Но я хочу, — причитала она, уткнувшись лицом в его плечо.
Голос его был очень нежен.
— Я понимаю, — вздохнул он. — Поверь мне, я все понимаю.
Он высвободился, встал, вышел на кухню и включил чайник.
— Думаю, нам нужно выпить кофе.
Она тупо сидела, ошеломленная силой вызванного им желания. Никогда в жизни у нее не было ничего подобного!
— Прошу.
Он поставил перед ней свежий кофе, безопасности ради пересел на другой диванчик и поглядывал на нее поверх кружки с дымящимся кофе, дожидаясь, когда она придет в себя.
— Извини, — наконец сказала она. — Я круглая дура.
— Нет. Ты одинокая, и я тоже. А еще ты очень, очень красивая…
— О, Джек, не говори глупостей.
— Красивая. Даже если муж никогда тебе этого не говорил.
Она вгляделась в его глаза и поверила, впервые в жизни действительно почувствовала, что она красива.
— Спасибо, — прошептала она, и слезы покатились по щекам.
— О Боже, Молли, не плачь, ты меня доконаешь, — простонал он. — И без того тяжко.
— Извини. Никто еще… о черт.
Молли шмыгнула носом, вытерла его тыльной стороной руки, потом взяла кружку с кофе и заставила себя выпить.
Поставив пустую кружку, она посмотрела на часы.
— Почти одиннадцать.
— Я знаю. Нам пора идти.
Она встала, взяла ключи и сумку, надела жакет — ночная прохлада давала о себе знать. Возле двери обернулась.
— Джек, спасибо за этот вечер. За все. Он сгреб ее в объятия.
— Не благодари меня. Ты сама не знаешь, как много мне сегодня дала. Дай мне еще чуть-чуть тебя подержать.
Она положила голову ему на грудь, прислушиваясь к биению сердца и легкому дыханию. Хорошо, когда тебя обнимают; хорошо, если это человек, которому можно доверять, на которого можно положиться — хотя бы сейчас, в эту минуту.
Джек легонько поцеловал ее в макушку, в последний раз сжал в объятиях и мягко отпустил.
— Пойдем посмотрим, какой они устроили тарарам, — сказал он и открыл дверь.
Остаток недели прошел в приступе активности и организованного беспорядка. Дети беспрерывно занимались спортом, кидались с одного места сбора на другое, и контакты Молли с Джеком сводились к коротким приветствиям.
Он больше не просил ее посидеть с Никой, и она не предлагала. Ей не хотелось, чтобы это выглядело так, будто она напрашивается опять в ресторан. Оба все время куда-то спешили, не оставляя себе времени побыть наедине и не позволяя себе подвергать испытанию силу воли перед лицом вспыхнувшей страсти.
Вот и хорошо, думала Молли, полагая при этом, что ее сила воли не прочнее мокрой туалетной бумаги.
В последнее утро, когда они уже все сложили и отнесли в машину и она уже издали помахала Джеку, который ходил туда-сюда, загружая багажник, Касси вдруг сказала:
— Можно мы пойдем с ними попрощаться? Пожалуйста, мамуля, ведь мы теперь их сто лет не увидим!
— Да, мы должны обменяться адресами и телефонами, — вставил Филип. — Том по выходным дням ходит в прикольный клуб, я хочу про него разузнать.