— Привет, Нэнси Дрю.
— Привет, — прошептала я и застыла в страхе от того, что собираюсь сделать.
— Ну, прочитала дневник?
У меня не было причин не отвечать. Я прислушалась к его голосу — не шутит ли он? Не задумал ли чего-нибудь? Может быть, он слушает меня в комнате с автоответчиком, где хватает его провинциальных приятелей — скажем, на случай, если кто-то ворвется в мой дом и начнет все крушить в поисках пророчествующего дневника?
— Тамара, — позвал Уэсли, и я не услышала в его голосе ничего такого, что заставило бы меня изменить свое решение.
— Я тут, — прошептала я.
— Ты прочитала дневник?
— Да.
Я не знала, какое принять решение. Можно было сказать, что это была шутка, что я придумала веселую шутку, не хуже чем о самоубийстве отца. Вот посмеемся!
— Ну и?.. Рассказывай. Из-за тебя я прождал у телефона до одиннадцати часов. — Он хмыкнул. — Бог знает, что только не воображал себе. Завтра будет землетрясение? А что там с лотереей? Попробуем сшибить немного деньжат?
— Нет, — усмехнулась я, — там всего лишь про скучные мысли и чувства.
— А… — Я поняла, что он улыбается. — Что ж, на нет и суда нет. Тогда давай пророчество…
Ночью я просыпалась едва ли не каждые полчаса, так как ужасно волновалась из-за того, что должно было произойти днем. В половине четвертого моему терпению пришел конец, и я достала дневник, желая посмотреть, как сложится наступающий день и какие события ждут меня в ближайшем будущем.
Взяв фонарик, я с бьющимся сердцем открыла дневник. Мне пришлось протереть глаза, чтобы убедиться в правильности написанного. Слова то появлялись, то исчезали, фразы оставались незаконченными, не имели смысла и тоже, едва появляясь, исчезали. Буквы как будто в полном беспорядке спрыгивали со страницы. Похоже, в дневнике царила такая же сумятица, как у меня в голове, и он был не способен сформулировать ни одной мысли. Я закрыла его и сосчитала до десяти, после чего, не теряя надежды, вновь открыла его. Слова все так же бессмысленно прыгали по странице.
Какие бы планы мы ни строили на завтра вместе с Уэсли, ручаться ни за что нельзя. Ясно одно. День будет таким, каким я его сделаю, и он еще не прописан в дневнике. Пока все в моих руках.
В те минуты, когда мне удавалось задремать, мне снилось, как вдребезги разбивается стекло и я бегу по стеклянному полю, а так как день ветреный, то осколки бились об меня, царапали мне лицо, руки, тело, раздирали в клочья кожу. Мне никак не удавалось добраться до сада, я словно потерялась среди стеклянных рядов, а у окна стояла женщина и смотрела на меня сквозь упавшие на лицо волосы. Но каждый раз, когда загоралась молния, я видела ее лицо, и это было лицо Розалин. Каждый раз я просыпалась вся в поту, с колотящимся сердцем и боялась открыть глаза. Потом я снова засыпала и снова попадала в тот же сон. В пятнадцать минут седьмого я отчаялась заснуть и встала с постели. Хотя моей главной задачей было вернуть маму к нормальной жизни, я заглянула к ней, как ни странно, в надежде, что лучше ей не стало. Не знаю почему — конечно же мне всем сердцем хотелось увидеть ее здоровой, — но у любого человека есть некое пространство в самой глубине его существа, где находится кнопка саморазрушения, и это пространство не стремится обнаружить себя.
В первый раз за все время пребывания у родственников я раньше их, без пятнадцати семь, спустилась вниз. Взяв чай, устроилась в гостиной и постаралась сосредоточиться на книжке о девочке-невидимке, которую мне подарила Фиона. В среднем я прочитывала по параграфу в день, но тут, верно, чтение захватило меня, потому что я не видела и не слышала, как появился почтальон, зато услышала, как падают на пол конверты. Получая удовольствие от нарушения любого правила в доме, где жизнь напоминала безукоризненно отлаженный механизм, я помчалась в холл. Я уже почти держала письма в руках, как, откуда ни возьмись, появилась рука и забрала их у меня из-под носа, словно с небес упал стервятник и унес свою законную добычу.
— Тамара, не стоит беспокоиться, — радостно произнесла Розалин, пряча письма в карман фартука.
— Я и не беспокоюсь. Просто хотела их поднять. И вовсе я не собиралась их читать.
— Конечно же нет, — проговорила она так, словно такая мысль даже не приходила ей в голову. — Тебе надо успокоиться и радоваться жизни, — с улыбкой заметила Розалин и потрепала меня по плечу.
— Спасибо, — отозвалась я, тоже с улыбкой. — Знаете, иногда вам надо кому-то передоверять свои дела.
И я последовала за Розалин в кухню.
— Зачем, если мне так нравится? — Розалин сразу взялась за приготовление завтрака. — К тому же у Артура золотые руки, однако яичницу ему лучше не доверять, он будет жарить ее до сентября. Она фыркнула.
— Кстати насчет сентября. — Наконец-то я решилась сказать об этом. — У нас, насколько я понимаю, договоренность жить тут до конца лета. Пока на дворе июль, и о сентябре никто не обмолвился ни словом.
— Ну да, скоро твой день рождения. — У Розалин загорелись глаза. — И нам обязательно надо решить, что мы будем делать. Хочешь устроить вечеринку? Или поедешь к своим друзьям в Дублин?
— В общем-то, я думала пригласить сюда своих друзей. Пусть посмотрят, где я теперь живу и чем тут занимаюсь.
Розалин словно током ударило:
— Тут? Но…
— Я еще не решила, — торопливо отказалась я от неожиданно возникшей идеи. — Лауре и Зои далеко сюда ехать, да и для вас это будет настоящая морока…
Я ждала, что Розалин будет возражать, но она промолчала.
— Во всяком случае, я бы предпочла поговорить о своем будущем, а не о дне рождения, — сменила я тему. — Если мы все еще будем здесь в сентябре, а, насколько я понимаю, так оно и будет, то каким образом я буду ездить отсюда в свою школу? Здесь не ходят автобусы, за все время я ни одного не видела. И очень сомневаюсь, чтобы дядя Артур пожелал каждый день возить меня туда и обратно…
Я ждала чего-то конкретного от Розалин и, как всегда, не дождалась. Она делала вид, будто ее ничего не интересует, кроме завтрака, поэтому отчаянно громыхала горшками и сковородами, что обычно служило знаком для моего пробуждения.
— Наверно, ты должна обсудить это с мамой. Я не могу ответить тебе вместо нее.
— Но, Розалин, как мне что-то с ней обсуждать?
— Ты это о чем?
Стук, звон, грохот, треск. Кухня — центр мироздания.
— Вы знаете о чем. — Я встала рядом с ней, но она даже не повернула головы. — Мама ничего не говорит. Она все время молчит. У нее не в порядке с психикой, и я не понимаю, почему вы не хотите это признать.
— Тамара, с твоей мамой все в порядке. — Наконец она оставила в покое нож и повернулась ко мне. — Она просто… грустит. Надо дать ей время, и все само собой уладится. А теперь будь хорошей девочкой и достань мне из холодильника яйца, тогда я научу тебя готовить вкусный омлет, — с улыбкой сказала Розалин. — Положить тебе перцев?