Задыхаясь, я покачала головой.
— Ужасная лгунья, — тихо проговорила она, — вся в мать.
— Не говорите так о моей маме.
У меня дрожал голос.
— Тамара, я всего лишь хотела ей помочь, — сказала Розалин. — Она не могла заснуть. Мучила себя. Все время заговаривала о прошлом, задавала вопросы каждый раз, когда я приносила ей еду… — Она словно говорила сама с собой, видимо, убеждая себя в своей правоте. — Я делала это для нее. Не для себя. Но она почти не ела, так что ей вряд ли перепадало много порошка. Имей в виду, я делала это для нее.
Насупив брови и не зная, остановить ее или не мешать ей, я потянулась за письмами. Она замолчала, и я взглянула на адрес:
Артуру Килсани,
Владение Килсани
Килсани,
Мет
На другом конверте был такой же адрес, правда, адресатами были оба, Артур и Розалин.
— Но… — Я переводила взгляд с одного конверта на другой. — Но… Я не…
— Но, но, но, — передразнила меня Розалин, и по спине у меня побежали мурашки.
— Разве у Артура фамилия не Бирн? Как у мамы? — сорвавшись на визг, переспросила я. Розалин округлила глаза и усмехнулась:
— Ну и ну, ну и ну, а кошка-то оказалась не такой проницательной, как я думала.
Я постаралась собраться с силами и встать с пола. Когда же я это сделала, Розалин как будто напряглась и к чему-то приготовилась, пошевелив рукой, которая все еще оставалась у нее за спиной.
Вновь внимательно вчитываясь в надписи на конвертах, я пыталась сообразить что к чему.
— Мама не Килсани. Она была Бирн.
— Правильно. Она не Килсани и никогда не была Килсани, но всегда хотела ею стать. — Глаза Розалин оставались холодными как лед. — Ей всего-то и нужно было, что получить фамилию. Она всегда хотела того, что ей не принадлежало, маленькая воровка. — Розалин сплюнула. — Она была похожа на тебя, всегда оказывалась там, где никому не была нужна.
Я открыла рот.
— Розалин, — выдохнула я. — Что?.. Что с вами?
— Что со мной? Ничего со мной. Последние недели я только и делала, что готовила, чистила, все делала, за всеми присматривала, держала все в своих руках, как всегда, для двух неблагодарных… — Сначала она вновь округлила глаза, потом широко открыла рот и выкрикнула с такой злостью, что я закрыла уши: — Для неблагодарных ЛГУНИЙ!
— Розалин! — воскликнула я. — Хватит! Что с вами? — Я заплакала. — Не знаю, почему вы так говорите!
— Знаешь, детка, — прошипела она.
— Я не детка, не детка, не детка! — кричала я, давая волю словам, которые мучили меня долгое время и теперь становились все громче и громче с каждым вдохом.
— Ну, конечно. Ты должна была быть МОЕЙ ДЕТКОЙ! — орала Розалин. — Она отобрала тебя у меня! Ты должна была быть моей. И он тоже. Он был моим. А твоя мать отобрала его у меня!
И тут, словно из нее выпустили воздух, она обмякла и пошатнулась.
Я молчала, однако пристально следила за Розалин.
Вряд ли она говорила о Лоренсе Килсани — это было слишком давно, еще до моего рождения, значит, она говорила о…
— Папа, — прошептала я. — Вы были влюблены в моего папу.
Она посмотрела на меня, и такая мука была написана у нее на лице, что я почти ее пожалела.
— Вот почему папа никогда не приезжал сюда вместе с мамой. Вот почему он всегда оставался в Дублине. Что-то произошло между всеми вами много лет назад.
У Розалин несколько смягчилось лицо, и она расхохоталась. Сначала она несколько раз тихонько фыркнула, но потом откинула назад голову и стала громко смеяться.
— В Джорджа Гудвина? Ты серьезно? Джордж Гудвин всегда был неудачником, даже когда в первый раз появился тут в своем претенциозном маленьком автомобиле вместе со своим не менее претенциозным отцом, чтобы сделать предложение о покупке здешней земли. «Мы построим роскошный отель, роскошный курорт», — передразнила она моего отца, кстати, довольно точно, и я словно воочию увидела его в костюме в полоску, да и дедушку Тимоти тоже. Не хватало только красной кнопки, чтобы вызвать бульдозер и снести замок, а так он наверняка стал дьяволом для здешних людей, которые хотели защитить замок и свою землю. — Он хотел завладеть всем, включая твою мать, несмотря на ребенка. Самое лучшее, что он сделал, — это увез отсюда ее вместе с тобой. Нет! Самое лучшее, что он сделал, — это покончил с собой, чтобы не отобрали и эту землю тоже. Это самое лучшее и единственное, что сделал Джордж Гудвин. И он сам все понимал. Держу пари, он все знал, прежде чем сделал первый глоток виски…
— ХВАТИТ! — взвизгнула я. — ХВАТИТ!
И я бросилась к Розалин, чтобы ударить ее, залепить ей пощечину, сделать все что угодно, лишь бы она прекратила свое вранье, но она опередила меня. У нее были сильные руки, ставшие такими благодаря постоянной работе, раскатываемому тесту для пирогов, окучиванию чистых овощей, тяжелым подносам, бесконечной беготне по лестницам, поэтому, когда она схватила меня и оттолкнула, я почувствовала, что задыхаюсь, словно мне раздавили грудь. Отлетев к противоположной стене, я стукнулась головой об угол шкафа и упала, почти теряя сознание. Потом я заплакала. В глазах помутилось, во рту чувствовался вкус крови, хотя я не понимала, каким образом это получилось. Я не могла подняться, не могла отыскать дверь.
Прошло какое-то время, наверное немалое, прежде чем я вновь увидела расплывающиеся очертания фигуры Розалин, все еще стоявшей в дверях. Ощущая подкатывающую к горлу тошноту, я заставила себя сесть и прикоснулась рукой к голове, отчего мои дрожащие пальцы сразу же стали красными от крови.
— Ну, ну, — ласково произнесла Розалин, — зачем ты это сделала, детка? Зачем вынудила меня сделать это? Нам надо договориться, что мы скажем дома. Ведь ты не можешь вернуться, как ни в чем не бывало, насмотревшись на все, что тут есть. Нет, нет, надо подумать. Сейчас мне надо подумать.
Тогда я пробормотала нечто невнятное, собственно, я сама не знала, что хотела сказать. Единственное, о чем я могла думать, так это только о ее словах, будто папа увез меня и маму отсюда, когда я уже была у мамы. Невозможно. Бессмыслица какая-то. Ерунда. Они встретились на каком-то банкете, и стоило ему увидеть ее, как он захотел с ней познакомиться. Так он сам говорил, да еще повторял это к месту и не к месту. Они оба влюбились. Потом появилась я. Так все было. И папа сам так рассказывал. Но, может быть, я неправильно поняла, может быть, Розалин выдумала свою историю? У меня ужасно болела голова, и я до того устала, а веки стали такими тяжелыми, что мне неодолимо хотелось их закрыть. Но тут до меня дошло, что Розалин произносит какие-то слова, правда, обращается не ко мне. Тогда я открыла глаза. Она смотрела в сторону и выглядела как будто напуганной.