Рот ошеломленного, попятившегося Брейгаля издал несколько жалобных, невразумительных мычащих звуков. Ления с восторгом наблюдала за тем, как Ганс осадил зарвавшегося дворецкого. «Как бы господин Брейгаль штанишки не замочил, — подумала она. — Незабываемое зрелище!»
— Все ему ясно, Волк! — донесся голос с дальнего конца зала. По мраморному полу навстречу Гансу шел фон Фольк в сопровождении двух других Пантер. Фон Фольк шел с непокрытой головой, неся свой изукрашенный шлем в руке, зато лица Пантер эскорта были торжественно скрыты под глухими шлемами, покрытыми золочеными изображениями пантер и увенчанными пышными плюмажами. Эти знаменитые шлемы давали каждому воину из Графской гвардии лишний фут роста.
Ганс и фон Фольк сошлись на центре зала и стукнулись латными перчатками в знак приветствия. Редко в Мидденхейме Графский воин встречал храмовника такой откровенной дружеской улыбкой, какой фон Фольк встретил Ганса.
— Фон Фольк! Рад видеть тебя в более спокойных обстоятельствах! Грубер мне рассказывал о твоих делах.
— Ганс Белый! Можешь передать Груберу, что и я рассказывал Пантерам о его делах.
Они обернулись к дворецкому, и тот, показалось Лении, усох под их суровыми взглядами.
— Что-то случилось? — спросил фон Фольк.
— Н-нет, господин рыцарь, — выдавил Брейгаль. Фон Фольк подошел к дворецкому, наклонился к его лицу и улыбнулся, как голодный лев.
— Тогда иди!
Брейгаль рванулся прочь из зала. Трость его цокала так быстро, как только он успевал ее переставлять.
— Прими мои извинения за этого напыщенного индюка, — сказал фон Фольк.
— Не стоит. Я с такими не раз сталкивался. Скажи лучше, зачем звал?
Фон Фольк легким движением руки отослал двух сопровождающих рыцарей. Ления навострила уши.
— Через несколько часов прибывает посольство из Бретонии. Его Высочество Граф хочет, чтобы их визит охранялся как можно более тщательно.
— Да, война с Бретонией никому не нужна, — сурово заметил Ганс.
— В этом вся беда. У Пантер в казармах хворь разгулялась. Лихорадка, знаешь ли. Косит всех подряд. Семнадцать человек уже пластом валяются. У вас в Храме нет такого?
— Все здоровы пока. И что ты предлагаешь нам сделать?
— Что-что… какой непонятливый. Подкиньте пару десятков Волков во дворец нам на подмогу, а? Сейчас послы приедут, и тогда Граф с меня семь шкур снимет, если с них хоть волос упадет. А у меня людей нет. Так что вся надежда на вашу помощь.
— Ар-Ульрик сказал мне, чтобы я тебе ни в чем не отказывал, Пантера. Назовем это залогом союза между нашими орденами.
Ления чуть не выпрыгнула из своего укрытия, когда услышала, о чем говорил Рыцарь-Пантера. «Это ужасно, — думала она. — Действительно, ужасно. Чума, хвори, чужеземные захватчики…»
— Пойду, подгоню своих парней, — сказал Ганс фон Фольку и отсалютовал уходящим рыцарям. Ганс постоял в центре пустого зала, а потом вдруг обернулся и посмотрел прямо на того железного болвана, за которым пряталась Ления.
— Я вижу тебя, доярка. Не переживай. Я пришлю сюда Драккена. Но ты уж постарайся не отвлекать его от службы.
Ганс вышел через главные двери к своему коню. Ления оправилась от изумления и перевела дух. Как он ее заметил?
В свете факела Грубер смотрел на Волчью Нору. Он упал на колени и, склонив голову, прочитал молитву благословения.
— Я не знал, что делать, — сказал капитан стражи с перевязанной головой из-за спины Грубера. — Я не знал, надо ли стирать всю эту кровь…
Грубер поднялся и повернулся к капитану. Его серый с золотом доспех отразил свет факела.
— Вы, капитан, поступили правильно. И отважно.
— Я только выполнял свой долг… — сипло сказал Штутт.
— И выполняли образцово, — улыбнулся Грубер. Но улыбка была натянутой, как показалось Штутту.
— Шелл, Каспен! Не подпускайте сюда никого! — отдал распоряжение Грубер двум Волкам, которые пытались оттеснить собиравшуюся толпу зевак. Сам он пошел за лысым капитаном по переулку к дому, в который ворвался убийца.
— Значит, здесь вы его и прикончили? — тихо спросил он стражника.
— Да, моей сломанной алебардой, — ответил Штутт, поднимая с пола свое покрытое коркой запекшейся крови оружие.
— Превосходно.
— Есть еще вопрос…
— Какой?
— Вопрос юрисдикции. Кто будет расследовать это дело?
— С моей точки зрения, вопроса как такового нет. Убийца осквернил святилище Ульрика. Какие вопросы?
Штутт поразмыслил над словами седого Волка, потом над его размерами, снаряжением и подготовкой, потом над тем, что на сегодняшнюю ночь сражений ему хватило с лихвой.
— Вы правы. Оставляю все это вам, — сказал капитан Груберу и отступил назад.
Грубер вошел в дом. Он бросил беглый взгляд на исковерканные трупы, лежавшие в кровавом озере. Огонь давно был потушен, и соседи успокаивали рыдавшую женщину. Убийца лежал посреди пола с ужасающе разверстой раной, которую оставила алебарда Штутта.
— Эргин, мой Эрган… — безутешно бормотала сквозь слезы женщина.
— Это имя твоего мужа, женщина, — спросил Грубер, подходя к ней.
— Да-а-а…
— Где он сейчас?
Женщина без слов указала дрожащей рукой на труп убийцы.
«И это все сотворил ее муж? В своем доме?» Грубер был ошеломлен и поражен. Слухи о поветрии безумия, блуждающего по Мидденхейму, добрались и до Храма Ульрика. Все слухи рано или поздно просачивались туда: слухи о безумии, о болезнях, об убийствах, о тенях. И ни одному их слову Грубер не верил. До этой ночи.
Фигура в долгополой рясе появилась в комнате за его спиной. Грубер хотел было потребовать от пришедшего назвать себя, но тут Волк разглядел, к какому храму принадлежит этот человек, и просто поклонился.
— Грубер из Храма Ульрика.
— Дитер Броссман из Храма Морра. Я намеревался выяснить обстоятельства работы Морра в этом доме, но, как мне кажется, все очевидно. Я прав, Волк?
Грубер подошел к священнику вплотную.
— Отец, я хочу знать об этом преступлении все, все подробности, которые вы сможете узнать, прежде чем похороните тела.
— Я расскажу вам все, что узнаю. Подходите ко мне в Храм перед Часом девятым, и я к тому времени выясню, как обстояли дела.
— Да, отец, а не знаете ли вы что-нибудь об этих надписях? Ну, о словах, которые убийца намалевал здесь и на святилище? Мне они ничего не говорят, но я чувствую, что это не к добру.
— Я тоже чувствую это, — сказал жрец Морра. — И я тоже не знаю, есть ли в них смысл. Вообще-то слова, написанные свежей человеческой кровью, вряд ли могут служить хорошим признаком.