— Жрец с задатками инквизитора, — начал размышлять вслух Грубер, едва не улыбаясь.
— Я не могу сказать точно, — сказал Дитер, не обращая внимания на слова Грубера, — обязаны ли мы таким количеством жертв только тому, что отважный стражник остановил Эргина до того, как убийца смог выполнить свою… норму Может статься, что это безумие заставило его писать имена людей, которым не суждено было погибнуть от его руки.
— А какие другие имена? — спросил Левенхерц.
— Список мертвых, как вы сами его назвали. Кто может сказать, когда убийца остановился бы?
Ганс принялся мерить шагами комнату, заложив руку за голову и напряженно размышляя.
— Помедленнее, отец. Дайте мне время кое-что обдумать. Одна вещь, о которой вы сейчас рассказали, очень меня тревожит.
— Разве я сказал хоть слово о чем-то, что бы вас развеселило? — спокойно спросил Дитер.
Ганс повернулся к нему, щелкнув пальцами — он поймал ускользавшую от него мысль.
— Вы сказали, что безумие принуждает людей совершать эти убийства и писать имена кровью, так? Я, конечно, не лекарь, но я знаю достаточно, чтобы понять, что болезнь, лихорадка не может указать больному, что делать! И если в Мидденхейме эпидемия безумия, то все, что болезнь может сделать, — это наделить человека звериной яростью. Это я могу принять, но лихорадка, которая ведет безумца в определенном направлении, выстраивает за него план действий, говорит ему, какой обряд он должен совершить? Все это просто не умещается в моей голове. Болезнь, которая заставляет людей совершать одинаковые преступления, применять один и тот же старинный, всеми позабытый язык? Пусть кто угодно верит в это, но я отказываюсь! Ни одна лихорадка, ни одна чума такого не могут натворить!
— Все это так, брат Ганс Но я не говорил о том, что это естественная болезнь.
В Факториуме воцарилась тишина на то мгновение, которое потребовалось Волкам для осознания слов жреца Казалось, что в Факториуме стало на несколько трупов больше, только новички почему-то стояли вокруг плит, а не лежали на них И в конце концов Грубер испустил сдавленное проклятие.
— Ульрик меня разрази! Снова магия!
Отец Дитер молча кивнул и накрыл тело Эргина саваном.
— Нет, на этот год хватит с меня волшебства, — добавил Грубер с нервным смешком.
— Да? — невинно поинтересовался жрец, явно заинтересовавшись словами Грубера. — Знаешь, брат Грубер, ты не один такой. Темные щупальца отвратительной смертельной магии вторглись в этот город еще в прошлом Ярдрунге. Я это испытал на себе. И это — один из ключей к решению наших проблем для меня. Одним из имен, что Эргин написал рядом с Волчьей Норой, было имя Гильберта. В начале года, как раз перед Миттерфрулем я имел дело с одним человеком, называвшим себя этим именем. Он пытался поставить этот святой Храм на службу самому темному колдовству, о котором я когда-либо слышал.
— И где он сейчас? — спросил Шелл, запоздало осознавая, что ответ его не очень интересует.
— Мертв. Как и следовало ожидать, раз уж его имя появилось в списке Эргина.
— А вы можете назвать другие имена? — вышел вперед Левенхерц.
Жрец заглянул в свою записную книжку.
— Обычные имена, как я уже говорил Бельцман, Ругер, Ауфганг, Фарбер — я знаю одного Фарбера, и он еще жив, но это может быть его тезка, — Фогель, Дунет, Горхафф А вот одно имя повторяется два раза, очень любопытно. Некто Эйнхольт.
Волки оцепенели Ганс почувствовал, как на лбу выступает холодный пот Левенхерц оградил себя охранным знаком и огляделся.
— Это имя что-то значит для вас? Я же вижу, что значит.
— Комтур! — чуть не задыхаясь, произнес взбудораженный Каспен. На его побледневшее лицо под рыжей шевелюрой было страшно смотреть. — Мы…
Ганс поднял руку и оборвал его.
— Что еще? — спросил он, подходя ближе к жрецу и стараясь совладать с собственными нервами. Он хотел сохранить спокойствие, пока не поймет этого мрачного жреца, не узнает, что это за человек А пока лишнего болтать не надо.
— Еще две надписи. Одно имя — не местное, Баракос. Никаких воспоминаний? Волки покачали головами.
— И символ, или название символа, по меньшей мере. Слово «Уроборос», все тем же древним языком написанное.
— Уроборос? — переспросил Ганс.
Грубер обернулся к Левенхерцу, зная, что этот парень может помнить такое словечко по своему ученому прошлому.
— Дракон, пожирающий сам себя, — сказал Левенхерц, и от его слов в подвале стало темнее — Он ухватил свой хвост зубами, он — вселенная, уничтожающая все, что есть, и все, что пришло раньше.
— Ну и ну, — сказал отец Дитер — Никогда не подозревал, что у храмовников в почете такая ученость.
— Мы те, кто мы есть, — веско промолвил Ганс — Вы думали по поводу этого символа то же, что и Левенхерц?
Жрец Морра пожал плечами, закрыл свою книжицу и перевязал ее черной лентой.
— Я не знаток в этом вопросе, — сказал он, словно осуждая себя за недостаточное знание — Уроборос — древний знак И он означает разрушение.
— Нет, он означает нечто большее, — подал голос Левенхерц — И нечто худшее. Это вызов смерти. Неумирание. Жизнь за порогом смерти.
— Да, так и есть, — сказал жрец Смерти ожесточенным голосом — Это символ некромантии, и это название греха, в котором был повинен Гильберт. Я думал, что угроза канула вместе с Гильбертом со Скалы Вздохов. Я был не прав. Гильберт был только началом.
— Что нам делать? — спросил Ганс.
— Наилучшим вариантом было бы бегство из города, — спокойно произнес жрец.
— А тем из нас, кто не может так поступить, тем, кто нужен здесь, что прикажете делать, отец?
— Сражаться, — без промедления ответил служитель Морра.
Близился полдень, но улицы Альтквартира были удручающе пусты. Только снег заполнял их в это утро. Небо было стеклянно-прозрачным, и ни одна белая муха пока не лезла в глаза Круце, но стужа не выпускала народ на улицы. Люди сидели по домам, сгрудившись вокруг очагов и тщетно пытаясь согреться.
Пройдя по Нижним Рядам, завернувшись в плащ, Круца вдруг подумал, что людей может удерживать в домах и не холод. Слухи о чуме. Он еще не верил в них, но в холодном воздухе витал запах болезни. Запах разложения. И прокисшего молока.
Эта мысль внезапно ударила тревожным колоколом в его сознании. Он вспомнил… Этот запах они с Дохляком учуяли в тот проклятый день, когда спускались в дыру под башней в Нордгартене. В том месте, где он последний раз видел Дохляка живым.
С тех пор как он посещал комнатушку Дохляка, прошел не один месяц. На самом-то деле, он не был там с тех пор, как в последний раз чувствовал этот запах.
Он пробрался по темным лестницам полуразрушенного дома, зажег свечу — как для того, чтобы осветить дорогу, так и для того, чтобы слегка отогреть пальцы. Сквозь пустые оконные рамы в дом намело снега, и теперь на лестнице лежали почти такие же сугробы, как и на улице. Лед застыл на стенах перламутровой коркой.