Она не ответила.
— Медея?
Бетанкор выключила и сняла свой щит.
— О чем ты думаешь?
Она подняла на меня глаза и тихо произнесла:
— Я никогда не хотела мести.
— Раньше ты говорила иначе.
— Знаю. И думаю, что это тоже было верно. Часть меня хотела поквитаться. Месть… я не чувствую…
— Удовлетворения?
— Вообще ничего. Только пустоту. Оцепенение и пустоту.
— Ну… кажется, я предупреждал тебя об этом.
Я помог ей подняться. Мы молча сложили оружие обратно в нишу, чтобы автоматическая система вернула его в хранилище. А потом взяли по кубку с водой и через боковые двери пугназеума вышли на залитую солнцем террасу.
День обещал быть жарким. На светло-голубом небосводе не было видно ни единого облачка. Темный лес манил прохладной тенью. Гавань вдалеке подернулась легкой, почти прозрачной дымкой, а блики солнца сверкали на волнах, словно бриллианты.
— С той самой поры, как я достаточно повзрослела, чтобы понять, что сотворил Фэйд Туринг, — сказала Медея, — мне постоянно что-то не давало покоя. Я всегда думала, что желаю отомстить ему.
— Месть — всего лишь прикрытие для других, более значимых эмоциональных реакций, — ответил я.
Она скорчила кислую мину.
— Перестань пытаться быть моим отцом, Эйзенхорн.
С таким же успехом она могла бы отвесить мне пощечину. Я никогда и не думал играть роль ее отца.
— Я только хотел сказать…
— Ты мудрый человек, — прервала она меня. — Умный. Знающий. На все вопросы у тебя есть исчерпывающие ответы.
— Почти на все.
— Но ты не чувствуешь.
— Не чувствую?
— Ты знаешь многое, но не чувствуешь того, о чем говоришь.
Мне показалось, что я не совсем правильно ее понял. Поэтому я не спешил с ответом и некоторое время молчал, прислушиваясь к далекому щебетанию лесных птиц. В саду тоже пели птицы. А под деревьями два молодых садовника утрамбовывали лужайки при помощи тяжелого катка.
— Я чувствую…
— Нет. Очень часто ты не чувствуешь смысла сказанного. Твои советы — это только премудрости, в которые ты не вкладываешь сердце.
— Мне жаль, что ты так думаешь.
— Я не имею права критиковать тебя, Грегор. Но ты настолько занят тем, чтобы поступать… правильно, что вовсе не интересуешься тем, почему же это правильно. Я имею в виду… — Она замялась, подбирая слова.
— Что?
— Не знаю.
— Попытайся.
Медея нервно глотнула воды из кубка.
— Ты сражаешься так, как учит тебя Киршер, только потому, что он считает это наилучшим способом сражаться.
— Как правило, так и есть.
— Конечно. Он же эксперт. Именно поэтому ты победил меня. Но почему это лучший способ? Например, с этим конкретным оружием?
— Потому что…
— Потому что он так сказал? Он прав. Но почему он прав? Ты никогда не задаешься такими вопросами. Никогда не задумываешься над тем, какие ошибки были сделаны, чтобы прийти к этому правильному выводу.
— Я все еще не уверен, что следую за твоей мыслью…
Она улыбнулась и покачала головой.
— Конечно нет. Вот моя точка зрения. Всю свою жизнь ты только и делал, что изучал оптимальные способы действий во всем. Искал наилучший способ сражаться, наилучший способ ведения расследований. Даже наилучший способ обучения. Но спрашивал ли ты себя когда-нибудь, почему поступать именно так — лучше всего?
Я поставил кубок на низкую ограду террасы.
— Жизнь слишком коротка.
— Это жизнь моего отца оказалась слишком коротка.
Я промолчал.
— Мой отец погиб, и я все время чувствовала потребность что-то сделать. Теперь ты говоришь мне, что я не желала мести. И ты, черт возьми, прав. Месть — это хлам. Ничего не стоящий мусор. Но почему? В чем тогда я нуждалась на самом деле?
— Я всего лишь пытался спасти тебя от пустого расходования душевных сил. — Я покачал головой. — Месть — это бесполезная трата времени и…
— Нет. — Медея прямо взглянула мне в глаза. — Вот видишь, опять. Ты снова предлагаешь мне способ… отвлечься. Потому что я не могу совершить того, о чем на самом деле мечтаю.
Я почувствовал, что начинаю терять терпение.
— И что бы это могло быть, Медея? Тебе это известно? — спросил я.
— Теперь — да, — сказала она. — Мне действительно кое-что было нужно от Туринга, но только не плата по счету. Мне нужно было то, что он у меня отнял. Мой отец. Будь у меня возможность общаться с отцом, Туринг вряд ли стал бы занимать мои мысли.
Она была права. Все стало настолько очевидно, что меня бросило в холод. Я задумался, сколько еще подобных ошибок успел наделать в жизни благодаря своей переполненной знаниями голове и промерзшему сердцу.
Я оглянулся на пугназеум и увидел, что светло-вишневая безрукавка Мидаса все еще висит там, где ее оставила Медея, припав к одному из окон, словно угодившая в ловушку бабочка.
— Я могу дать тебе то, чего ты хочешь, — сказал я, — по крайней мере, отчасти. Если ты действительно желаешь этого.
Я вызвал астропата Вэнса и приказал ему приступить к приготовлениям. Он предложил провести сеанс вечером, когда в доме все утихнет. Я согласился и попросил Джарат подать легкий ужин пораньше и оставить холодную закуску на случай, если мы захотим подкрепиться после того, как закончим с делами.
В семь часов мы с Медеей отправились в читальный зал, расположенный прямо над главной библиотекой. Я дал Киршеру четкие инструкции, строго-настрого запретив нас беспокоить. Большая часть домашней прислуги должна была пораньше отправиться либо по своим делам, либо на отдых.
Архивариус Псалус сидел в библиотеке и ремонтировал переплеты нескольких потрепанных книг.
— Оставь нас на некоторое время, — сказал я ему.
— И что мне делать?
Он выглядел расстроенным. Одряхлев от прогрессирующей и изнуряющей болезни, Псалус практически переехал жить в библиотеку. Она стала его маленьким мирком, и, выгоняя Ольдемара, я чувствовал себя полной сволочью.
— Иди, посиди в кабинете, понаблюдай за тем, как появляются звезды. Возьми хорошую книгу.
Он огляделся вокруг и засмеялся.
Моя библиотека находилась в самом центре Н-образного здания Спаэтон-хауса и занимала два этажа. Нижний ее уровень был разделен многочисленными стеллажами, а наверху располагалась галерея, вдоль стен которой также стояло множество книжных шкафов.