Ставни на первом этаже задрожали от гула наших двигателей, и я порадовался, что попросил Эмоса убрать оружие из дверей спидера. По крайней мере, теперь судно походило на частный транспорт.
— Оставайтесь здесь, — сказал я Элине и Эмосу. — Ждите.
Я вернулся в тихий переулок. На мне все еще была та одежда, которую я надел перед аутосеансом, — сапоги, бриджи, рубашка и кожаный плащ, а Эмос одолжил мне свою серо-зеленую накидку. Я удостоверился, что на мне нет ни инсигнии, ни значка властных полномочий, а перстень с печаткой не должен привлекать внимание. Из оружия — только автоматический пистолет Медеи, заткнутый за пояс сзади. Слава Императору, в спидере нашлась коробка с патронами, и я пополнил обойму.
Бездомная собака, появившаяся из подворотни, остановилась, чтобы обнюхать полу моего плаща, а затем, не проявив интереса, побежала по своим делам.
Насколько я помнил, нужный мне дом располагался в середине переулка. Четырехэтажный особняк с балконом под карнизом из медных пластин. Окна закрыты ставнями, тяжелые филенчатые глянцево-красные двери заперты на замок.
Звонка на дверях не было, поэтому я просто постучал.
Ждать пришлось довольно долго.
Наконец я услышал шаги, открылось крохотное оконце.
— Что привело вас сюда в столь ранний час, сэр? — спросил старческий голос.
— Я хочу видеть доктора Бершильд.
— А кто ее спрашивает?
— Пожалуйста, впустите меня. Я представлюсь доктору лично.
— Сейчас слишком рано! — возразил голос.
Я поднял руку и выставил вперед перстень с печаткой так, чтобы старик смог его разглядеть.
— Пожалуйста, — повторил я.
Оконце захлопнулось, послышался звон ключей, одна из дверей отворилась. Тени внутри дома казались непроницаемыми.
Я шагнул в восхитительную прохладу прихожей, и, пока мои глаза привыкали к сумраку, сутулый, одетый в черное старик закрыл за мной дверь.
— Подождите здесь, сэр, — сказал он и зашаркал прочь.
Я огляделся. Полированная мраморная мозаика на полу искрилась от малейшего лучика света, пробивавшегося извне. Стены украшали восхитительные росписи. В простых позолоченных рамках красовались старинные анатомические зарисовки. Пахло теплым камнем, остывшим ужином и, немного, дымом из камина.
— Кто вы? — раздался знакомый голос.
Я поднялся по лестнице и остановился на площадке, озаренной утренним светом, струящимся через открытое окно.
— Прости за вторжение.
— Грегор? Грегор Эйзенхорн? — Доктор Бершильд из Равелло в сонном удивлении шагнула ко мне. Она все еще сохраняла свою прекрасную фигуру.
Мне показалось, что она собирается обнять меня или поцеловать в щеку, но вдруг остановилась. Ее лицо помрачнело.
— Это ведь не просто дружеский визит, не так ли? — спросила она.
Я спрятал спидер от посторонних глаз в частном, окруженном стеной дворе позади резиденции доктора. Тем временем старый слуга Фейбс открыл ставни и подготовил для Медеи каталку. Пилота, который еще не очнулся после моего ментального приказа спать, мы оставили связанным в кабине.
Креция Бершильд уже надела хирургический передник и встретила нас в холле первого этажа. Она практически ничего не говорила, пока осматривала Медею и считывала ее показатели.
— Заноси ее! — приказала она слуге, а затем посмотрела на меня: — Еще кто-нибудь ранен?
— Нет, — ответил я. — Как Медея?
— При смерти. — В ее голосе не было и тени шутки. Креция сердилась, и я не мог ее за это винить. — Сделаю, что смогу.
— Благодарю вас, доктор. Мне жаль беспокоить вас по столь неприятному поводу, однако…
— Однако ее нужно было доставить в городскую больницу! — бросила Креция.
— Мы можем обойтись без этого?
— Ты хочешь спросить, можем ли мы сделать все неофициально? Будь ты проклят, Эйзенхорн! Мне это не нужно!
— Я знаю.
— Сделаю, что смогу. — Она поджала губы. — Проходите в гостиную. Я распоряжусь, чтобы Фейбс принес вам чего-нибудь выпить.
Креция резко развернулась на каблуках и скрылась в глубине дома.
— Итак, — спокойно произнес Эмос, — кто она все-таки такая?
Доктор Креция Бершильд была одним из лучших анатомов на планете. Ее трактаты и монографии широко распространились по всему Геликанскому субсектору. После долгих лет практики в Дорсае и некоторого периода, проведенного на другой планете, Мессине, она заняла пост профессора анатомии здесь, в университариате Равелло.
И давным-давно я чуть не женился на ней.
Ста сорока пятью годами ранее, а если быть точным — в 241-м я потерял левую руку в перестрелке на Саметере. Детали того дела не важны и, кроме того, описаны в другом отчете. Меня тогда снабдили протезом, но я ненавидел его и никогда им не пользовался. Спустя два года, оказавшись на Мессине, я устроил все так, чтобы мне пересадили полностью функционирующий трансплантат.
Операцию делала Креция. Заигрывать с женщиной, которая только что пришила вам к запястью выращенную в чане клонированную кисть, не лучший способ искать жену, я понимаю.
Но она была смышленой, образованной, активной и не стала отталкивать меня. В течение многих лет мы поддерживали отношения, сначала на Мессине, затем общались на расстоянии. А потом, как только она вернулась на Гудрун, в Равелло, чтобы получить докторскую степень, я обосновался в Спаэтон-хаусе.
Она очень нравилась мне тогда. И нравится до сих пор. Трудно сказать, можно ли было говорить о чем-то большем, чем нравилась. Мы никогда не признавались друг другу в любви, хотя мне несколько раз хотелось это сделать.
Я не видел ее уже почти двадцать пять лет. В этом и состояла моя вина.
С тех пор как Креция отправилась заниматься Медеей, прошел час. Мы сидели в гостиной. Окна были открыты. Солнечные лучи пронизывали легкий тюль, вычерчивая на полу сияющие прямоугольники. Я наслаждался чистым свежим горным воздухом.
Гостиная была обставлена старинной мебелью. На полках стояли редкие книги и сувениры с разных концов Галактики. Вдоль стен протянулись витрины, в которых хранились тщательно восстановленные древние медицинские аппараты. Не переставая что-то бормотать себе под нос, Эмос с головой ушел в изучение выставленных предметов. Элина устроилась на пуфике и пыталась успокоиться. Я был абсолютно уверен, что она повторяет про себя умиротворяющие упражнения из арсенала Дамочек. Каждые несколько минут она рассеянно убирала пряди каштановых волос со своего изящного лица.
Фейбс вкатил в гостиную серебряную тележку, на которой оказались дрожжевой хлеб, фрукты, масло и только что снятый с плиты черный кофеин.
— Не желаете ли чего-нибудь покрепче? — спросил слуга.