Шаги приближались.
Анжелика встревожилась. Озарение пришло внезапно, и она бросилась к двери, чтобы задвинуть засов.
Но было уже поздно. Дверь распахнулась. На пороге стоял маркиз дю Плесси-Бельер.
На нем был серебристо-серый охотничий жюстокор, отороченный черным мехом, черная шляпа с белым пером и высокие черные сапоги, забрызганные грязью, смешанной с талым снегом. В руках, затянутых в черные перчатки с широкими раструбами, он держал длинный кнут для собак.
На какое-то мгновенье он застыл, как будто врос в пол на широко расставленных ногах, и окинул взглядом светловолосую молодую женщину, стоявшую у туалетного столика среди раскиданных нарядов и драгоценностей. Его губы растянулись в ленивой улыбке.
Он вошел в комнату, закрыл дверь и коротким сухим щелчком задвинул запор.
— Добрый вечер, Филипп, — сказала Анжелика.
При виде мужа в ее груди поднялись одновременно страх и радость.
Он так красив! Она почти забыла, как он красив, почти совершенен. В нем не было ни единого изъяна. Самый красивый дворянин королевского двора! И он принадлежит ей, как она и мечтала, когда девочкой восхищенно смотрела на прекрасного подростка.
— Не ожидали моего визита, мадам?
— Нет, я ждала… надеялась.
— Право, мужества вам не занимать. Разве у вас не было серьезных причин опасаться моего гнева?
— Конечно, были. И поэтому я думала, что чем раньше состоится наша встреча, тем лучше. Никто не выигрывает, оттягивая момент принятия горького лекарства.
Лицо Филиппа перекосилось от бешенства.
— Маленькая лицемерка! Предательница! Вы напрасно лжете, будто хотели меня видеть! Ведь вы в очередной раз утерли мне нос. Неужели вы надеялись скрыть приобретение двух постоянных должностей при дворе?
— А! Стало быть, вы знаете, — слабым голосом сказала Анжелика.
— Да. Знаю! — рявкнул маркиз, вне себя от ярости.
— Вы… мной недовольны?
— А вы думали, что мне понравится, как вы упекли меня в тюрьму, чтобы спокойно ткать свою паутину? Теперь рассчитываете, что я ничего не смогу изменить? Но последнее слово еще не сказано. Я заставлю вас дорого заплатить за эту сделку. Подводя итоги, вы явно не учли тех изменений в цене, которые я намерен в нее внести.
Кнут с сухим щелчком прошелся по полу. Анжелика закричала от ужаса. Мужество оставило ее.
Молодая женщина забилась в альков и зарыдала. Нет, у нее никогда не хватит сил еще раз пережить страшную сцену в Плесси.
— Не мучайте меня, Филипп, — взмолилась она. — Умоляю, не мучайте… Подумайте о ребенке.
Он замер. Прищурил глаза.
— О ребенке? О каком еще ребенке?
— О том, которого я ношу… о вашем ребенке!
В комнате воцарилась тяжелая тишина, нарушаемая лишь глухими рыданиями.
Наконец маркиз очень медленно снял перчатки, положил их вместе с кнутом на туалетный столик и, с подозрением глядя на жену, подошел к ней.
— Покажитесь, — приказал он. Затем отодвинул край пеньюара и вдруг, запрокинув голову, расхохотался.
— Черт возьми, правда! Ну надо же! Вы стали пузатой, как доярка!
Филипп присел на край постели, рядом с Анжеликой, обнял ее за плечи и притянул к себе.
— Почему бы не сказать об этом раньше, маленькая непослушная дурочка? Я не стал бы вас пугать.
Анжелика тихо плакала и никак не могла успокоиться.
— Ну-ну, не плачьте больше, хватит, — повторял Филипп.
Это было так странно — прижать голову к плечу жестокого Филиппа, спрятать лицо в буклях его светлого парика, благоухающего жасмином, и чувствовать, как его рука нежно ласкает живот, в котором бьется новая жизнь, еще пребывающая в лимбе неродившихся душ [60] .
— Когда он должен родиться?
— Скоро. В январе.
— Значит, все случилось в Плесси, — произнес Филипп после нескольких минут раздумья. — Что ж, признаюсь, я рад. Мне нравится, что мой сын был зачат под кровом своих предков. Хм! Надо полагать, что насилие и злоба никогда не испугают его. Он станет военным, таково предзнаменование. Найдется ли у вас что-нибудь выпить за здоровье будущего младенца?
Филипп встал и направился к буфету из эбенового дерева, взял оттуда два кроваво-красных кубка и графин бонского [61] вина, которое там всегда держали на случай какого-нибудь непредвиденного визита.
— Итак, выпьем! Даже если вам неприятно со мной чокаться, правила хорошего тона требуют, чтобы мы поздравили друг друга с нашим творением. Почему вы смотрите на меня с тупым удивлением? Думаете, нашли еще одно тайное средство меня разоружить? Терпение, дорогая. Я очень рад известию, что у меня появится наследник, и потому пока не стану вас трогать. Я уважаю правила перемирия. Но мы встретимся позже. Сам дьявол подстроил так, что вы снова воспользовались моей добротой и сыграли со мной очередную злую шутку… Так вы говорите, январь? Отлично. До января достаточно будет держать вас под неусыпным контролем.
Отставив локоть, он залпом выпил вино и швырнул кубок на плиты пола, воскликнув:
— Да здравствует мой наследник де Миремон дю Плесси де Бельер!
— Филипп, — прошептала Анжелика, — вы действительно самый поразительный и непредсказуемый человек, с кем мне довелось встречаться. Любой мужчина, услышав мое признание в такой сложный момент, заявил бы мне в лицо, что я пытаюсь навязать ему отцовство, за которое он не несет никакой ответственности. Я была уверена, что вы обвините, меня в том, что я выходила за вас замуж, будучи беременной.
Филипп старательно натягивал перчатки. Он бросил на Анжелику долгий мрачный взгляд, в котором вновь поднималась волна бешенства.
— Хочу подчеркнуть, — сказал он, — что, невзирая на пробелы в моем образовании, я все же умею считать до девяти, и если бы этот ребенок не был моим, то природа уже вынудила бы вас произвести его на свет. Добавлю: я считаю вас способной на все и даже на большее, но не на подобную низость.
— Однако женщины способны на подобные низости… вы так презираете женщин… я ожидала недоверия с вашей стороны.
— Вы непохожи на остальных женщин, — надменно заявил Филипп. — Вы — моя жена.
И быстро вышел из комнаты, оставив Анжелику в смятении, в котором мелькали искорки надежды.