— Думаю, это будет проще увидеть, чем выслушивать мои объяснения, — закончил я. — Намного проще. Ещё минут десять.
— А ты похож на своего хозяина.
— Тем, что предпочитаю наглядный пример словам? Он этому от меня научился.
Я ошибся совсем немного — на берег болота мы вышли не через десять, а одиннадцать с половиной минут спустя.
— Господи, что ЭТО?
— Это, — с видимым удовольствием произнёс Шемяка, — болота. А то, по чему мы шли до сих пор, считается прибрежной полосой… сравнительно сухой.
— Последние двести метров, — тихо проговорила Анна, — я думала, что неподалёку от тропы сдохло что-то большое. Динозавр или стадо буйволов. А теперь… оно всё время так пахнет?
— Пахнет? — Айсман принюхался, точнее, сделал вид, что принюхивается. — А-а, ты про эту вонь. Нет, далеко не всё время.
— Хвала небесам!
— Я не договорил. Сейчас ветер дует нам в спину, от берега, и поэтому запах почти не ощущается. Дальше будет пахнуть много хуже.
— Рик, — развернулась к скуластому девушка. — Респираторы ведь в твоём рюкзаке были?
— Не советовал бы, — быстро предупредил Шемяка, — начинать тратить ресурс фильтров так рано.
— Он прав, — шепнул я. — К здешним миазмам ваши хозяева довольно скоро адаптируются, а в скелете респираторы будут куда нужнее.
— Значит, мне придётся дышать этой мерзостью? Так?
— Ну, — Сергей с очень задумчивым видом разглядывал кочку в дюжине шагов от берега. — Ты можешь повернуть назад и дышать свежим лесным…
— Понятно. Кончай трепать языком и веди нас дальше!
— Ну, пошли…
До ближайшего островка было метров двести-двести пятнадцать. Так себе дистанция, прикинул я, но если осторожно — пройдём. Мы с Айсманом, в смысле, пройдём.
Энрико, впрочем, подвох заподозрил — по крайней мере, его взгляд раз пять переместился с неторопливо зашлёпавшего по жиже Сергея на заросли справа, где несколько молоденьких клёнов буквально напрашивались на роль слег. Однако недавняя история со змеей, похоже, внушила-таки ему здравую мысль о том, что иногда лучше молчать, чем говорить.
Иногда.
Мы прочавкали ровно четырнадцать шагов, когда сзади донёсся тот самый звук — большое и звучное «хлюп»!
Шемяка тихонько хихикнул.
— Помоги ей подняться, — не оборачиваясь, бросил он. — И — не отставать.
В ответ донеслось нечто шипяще-булькающее, но явно не похожее на пожелание долгих лет или счастливого пути.
Сергей хихикнул ещё раз.
Разумеется, они здорово отстали. Ещё бы, ведь Анна за эти злосчастные две сотни метров умудрилась оступиться и шлёпнуться целых одиннадцать раз, я считал. Энрико, правда, сумел ограничиться всего тремя, но зато ему приходилось вытаскивать свою подругу из жижи, и в результате к тому моменту, как Шемяка закончил выстругивать первый шест, они только-только вползли на берег. Вползли и упали.
— Думаю, — произнёс я, — проблема с демаскировкой благополучно разрешилась сама собой.
Закрепленная поверх рюкзака Энрико «M16» ответила мне укоризненным взглядом.
— Я бы сказал — радикально разрешилась! — лязгнул Макс.
— Угу.
Буйных стад лихо пляшущих на зеркальной стали солнечных зайчиков больше не наблюдалось. Равно как и сверкающего плетения чеканных узоров. И расплавленного золота волос. И даже лилия хоть и удержалась над ухом, но сыскать на трёх уцелевших лепестках миллиметр-другой прежней белизны было бы трудновато и хорошей оптикой.
Отличный ровный — и уже начавший подсыхать — слой коричневатой жижи. На фоне которого выделялся только оскал — давно не встречал таких ровных и белых зубов у людей, большинство гробит свои клыки чуть ли не в детстве, Шемяка вон и тот до желтизны скурил — и глаза. Разноцветные… очень-очень бешеные.
Сергей
— Что это? — с подозрением глядя на свёрток, осведомилась Анна.
— Штаны. Мои запасные, если тебе это хоть сколечко интересно.
— Мне интересно, — медленно произнесла девушка. — Мне интересно, почему ты решил, что я захочу натянуть это рваньё?
— Пиявки.
«Хотя, — подумал он, — небольшое кровопускание скорее пошло бы тебе на пользу, чем повредило. Теоретически рассуждая».
— И что?
— Хочешь сказать, что не боишься пиявок?
— Отца однажды лечили пиявками. Доктор сказал, они при укусе выделяют уйму полезных веществ.
— Доктора, случаем, не Дуремар звали?
Вместо ответа Анна, широко размахнувшись, метнула в Сергея злосчастный свёрток. Почти удачно — просвистев в какой-то паре миллиметров от Шемякиного уха, штаны сгинули в зарослях позади него.
Айсман улыбнулся.
— Между прочим, — весело произнёс он, — зелёная поросль за моей спиной — это болотная крапива.
— Не знала, что крапива растёт на болоте! — фыркнула девушка. — А то бы постаралась кинуть ещё дальше. Надеюсь, ты не очень дорожил этими штанами?
— Ань, — согнувшийся над полувыстроганной слегой Энрико тяжело вздохнул и, отложив палку, начал вставать. — Ты зря это сделала.
— Зря?! Рик, ты чего! Стой, Рик, куда ты… пусть он сам лезет за своими тряпками!
— Наш добрый Рикки, — вкрадчиво произнёс Айсман, — уже достиг третьей стадии болотного просветления. Теперь он уже не просто подозревает, что следопыт может иногда оказаться прав, но и предполагает, что я могу быть правым очень часто.
— И какого же хрена…
— Видите ли, ма-де-муазель… вы были абсолютно правы в своём высказывании насчёт полезности пиявок.
Шемяка старательно пытался копировать тягуче-презрительную — и очень хорошо памятную ему — интонацию Рыжего Волка… сделавшего, слепившего, по косточкам заново собравшего из голодного подростка настоящего «горелого» следопыта. Рудольф любил читать подобные… лекции, а поводов для них Серёжка-Лопоух давал предостаточно.
— Вернее, почти абсолютно. Но есть одна крохотная деталь, вами неучтённая. А именно — вашего почтенного батюшку пользовали, скорее всего, медицинскими пиявками. В здешней же грязи-воде обитает примерно полторы дюжины разновидностей этих червяков-кровососов, но как раз медицинские среди них отсутствуют.
— Ладно, поняла.
«Учить, учить и учить, — подумал Айсман. — Пока у самого язык до кости не сотрётся. Эх, было бы сейчас, как до войны, книгу бы написал. Или две. Или десять — хорошего много не бывает. Об одном и том же: что надо слушать опытных людей! Внимательно! Разинув пасть и тщательно запоминая каждое слово! А потом взять… ну, скажем, кувалду и постучать ею по головам мнящих себя самыми умными. И органически неспособных понять, что драгоценный опыт, которым с ними изволят поделиться, заработан реками пота и морями крови. Крови — по большей части таких же умников, на личном горьком примере показавших остальным, чего делать нельзя!»