Старик пожал плечами.
— Как хочешь, — медленно произнёс он. — Моё дело — предупредить…
— …а моё — не послушать твоё предупреждение.
— Именно так и поступил ты пять лет назад.
— Шесть.
— Да, действительно, уже — шесть. И сегодня опять — всё, как тогда. Тот же слепой фанатизм, ох, извини, боевой задор горит во взоре. Точь-в-точь такое же нежелание вслушаться в любые аргументы, ставящие под сомнение твою очередную идею. История повторяется? Мальчик мой, неужели ты ещё не наелся этих грабель?
— Нет.
— В самом деле?
— Шесть лет, — сказал Вик. — Я сделал первый в своей жизни по-настоящему самостоятельный выбор. И представь себе, совершенно не жалею об этом и до сих пор не считаю его ошибочным.
— А сколько ещё «выборов» ты сделал за эти годы? — резко спросил Старик. — Каждый раз, когда решал — жить или умирать людям по ту сторону прицела… что ты выбирал? Смерть, смерть, смерть…
— Жизнь для других.
— Опять… доморощенный Робин Гуд.
— Тогда уж Гай Гисборн, — возразил Швейцарец. — Мне всегда больше импонировал ноттингемский шериф, нежели его противник, разве ты забыл? А насчёт «кто дал мне право решать»… да ты же мне его и дал, научив стрелять. Вернее, так: ты научил меня пользоваться оружием, а уж оно дало мне право решать!
— Тварь я дрожащая или право имею…
— Да при чём тут Раскольников?!
Тайна вцепилась в подлокотники, старательно пытаясь как можно глубже вжаться в спинку стула. Получалось неважно — спинка была деревянная и очень твёрдая.
Они ведь не убьют друг друга, мысленно твердила она, просто спорят, ну подумаешь, два мужика поспорили за столом, ну поругаются чуток и наутро всё забудут… ох, боже-боже-боже, почему же мне так страшно?
— Ты сделал из меня того… то, что я есть, — Швейцарец сбавил тон, но лишь немного. — Больше некому. Ты привёл меня на путь оружия.
— Путь оружия — это смерть. Потому что оружие убивает.
— Угу. Развивая твою мысль до логического финала, приходим к выводу, что жизнь — это тоже смерть: ведь от неё умирают!
— Разве, — тихо произнёс Старик, — я учил тебя только лишь стрелять? Впрочем… похоже, научить тебя думать мне так и не удалось.
— Задумавшихся убивают первыми — разве это не твои собственные слова?
— Потому что думать надо раньше, чем наступит время пуль.
— А оно теперь всегда и везде!
И стало тихо. Настолько тихо, что Тайне даже не составило большого труда перебороть свой страх. Продолжать вслушиваться в эту жуткую тишину казалось ей куда страшнее, чем сказать…
— Я только хочу сказать, — начала она. Собственный голос звучал словно бы откуда-то издалека, причём как-то неправильно, непривычно. — Я только хочу поблагодарить вас, — обратилась она к Старику, — за то, что вы сделали его именно таким. Потому что спасти меня мог лишь он, и никто иной. Он это сделал, и теперь я здесь, а иначе меня б уже не было среди живых.
Старик устало вздохнул.
— Виктор мог стать кем угодно, — с грустью произнёс он. — А выбрал…
— Я выбрал ту работу, — спокойно ответил Швейцарец, — которую всё равно должен кто-то делать. И навряд ли этот «кто-то» мог быть лучше твоего ученика.
Сашка
На первый взгляд ничем особенным этот дом не выделялся. Выбитые стёкла, дыры в крыше, сквозь которые виднеются обгоревшие балки, сорванная с петель дверь подъезда, и на закуску — наполовину обвалившаяся северо-восточная стена.
Однако Анну это печальное зрелище ничуть не смутило — она решительно шагнула в подъезд и…
— Ну, помоги же…
Ключ в замке провернулся нормально — видимо, смазки напоследок ему не пожалели. В отличие от петель тяжеленной стальной плиты, исключительно по недоразумению вообразившей себя дверью в подвал.
— Не, так дело не пойдёт.
Шемяка, разминая плечо, задумчиво глядел на результат их с Анной соединённых усилий — почти сантиметр отвоеванного проёма.
— Тут лом нужен. И кувалда.
— Ещё скажи — домкрат с автогеном! — фыркнула девушка.
— Лом точно нужен, — Айсман вздохнул. — Не Сашку же мне туда вставлять.
«Ага, ну как же, — подумал я, — щас, три раза! Только попробуй, я тебя самого вставлю и так погну, что башенным краном обратно не отогнёшь!»
— Кажется, — сказала Анна, — снаружи обломок плиты с арматурой валялся. Не лом, но…
— Тащи.
Основной проблемой было на редкость неудачное расположение двери сбоку от лестницы. Так, что и не разбежаться для толкового удара ногой — и одновременно слишком далеко до стены, чтобы упереться спиной.
— А что, если… — начал Шемяка, и в этот миг снаружи коротко простучала Эмма.
Нет!
«Продержись чуть-чуть!» — мысленно крикнул я, вылетая из подъезда едва ли не раньше Сергея. Приземление, перекат, выход на стойку с колена… Кто? Где?
— Ты чего?
— Ты стреляла?
— Да, — растерянно кивнула девушка, — бетон расколоть, иначе арматурину достать не получалось.
Не будь я на ремне — валяться бы мне сейчас в луже…
— Твою растакую мать! — Сергей произнёс это, что называется, с чувством и расстановкой. — Подруга, тебе что, патроны девать ну совершенно некуда? Или захотелось проверить, кто на звуки выстрелов сбежится?
— Чем орать, лучше бы вторую железяку довыломать помог.
Побагровевший от злости Шемяка перекинул меня на спину и р-раз — что значит адреналин в крови! — выдрал здоровенный железный прут с нарочитой лёгкостью, словно из болотной жижи тянул, а не из бетона.
— Перчатки, млин…
— Давай быстрее!
Быстро, разумеется, не получилось — в дверных тисках арматурные пруты гнулись, едва успев отвоевать миллиметр-другой, их приходилось разгибать едва ли не после каждого нажима. В третий раз Шемяка сообразил, что разгибать совершенно необязательно на полу, это вполне можно делать и в процессе открывания. А в самом начале четвёртой попытки арматурина с оглушительным треском лопнула в месте перегиба, и улетевший на лестницу Айсман едва не размазал меня по ступенькам. Пришлось осторожничать — в итоге пространство, достаточное для протаскивания человека и маслёнки, было «потом и матом», а точнее, поочередными усилиями, добыто минут через пятнадцать после Эмминой стрельбы. На которую так никто и не явился — хоть в чём-то повезло.
— Даже как-то боязно закрывать её.
В бледном свете полусдохшего фонарика Шемяка был похож сейчас на жертву атомной бомбежки: весь в штукатурке и ржавчине с кровавым отпечатком на лбу — след неудачного нажима, — со сдвинутым куда-то в район затылка респиратором… да-а, при виде такого любая крыса в обморок шлёпнется. Анна, однако, падать не спешила — во-первых, сама выглядела не лучше, а во-вторых, всё же не крыса.